Закон Моисея

— Ну, не все мы можем быть Леонардо Ди Каприо. Ты рисовал на моих стенах, я разрисовала твою. И ты даже не должен платить мне. Я просто стараюсь подружиться с тобой на почве искусства. 

— Ты имеешь в виду Леонардо да Винчи? 

— Его тоже, — она снова улыбнулась и легла на спину, похлопывая по кровати рядом с собой. 

— Ты могла бы, по крайней мере, нарисовать мне бицепсы. Он вообще не похож на меня. И почему я говорю: «Не делай мне больно, Джорджия!»? 

Я шмякнулся на кровать и намеренно частично приземлился на нее сверху. Она заерзала и, задыхаясь, стала пододвигаться, пытаясь освободить себя от моего умышленного давления. 

— Ты прав. Может, мне стоило написать эти слова так, будто их произношу я, — она захихикала. Но взгляд ее темных глаза заставил меня опустить голову и зарыться лицом в ее шею, чтобы мне не пришлось думать о неизбежности ее страданий. 

Она погладила меня по голове, и я вздохнул напротив ее кожи. 

— У нас получается дружить на почве искусства? — прошептала она мне на ухо. 

— Нет. Давай дружить по причине кое-чего другого, что у тебя действительно хорошо получается, — пробормотал я в ответ и почувствовал, как ее грудь вибрирует от смеха.

— Она хотела дружить со мной посредством искусства, — произнес я, слегка улыбаясь.

Тэг фыркнул от смеха и подошел к схематичным рисункам. Он провел пальцем по сердцу, которое Джорджия нарисовала над целующимися фигурками.

— Мне она нравится, Мо.

— Она всегда могла заставить меня смеяться. И она была права, — признался я.

— Насчет чего?

— Я всегда вел себя, будто бы она мне не нравилась, несмотря на то, что это было не так.

— Представьте себе, — беззлобно произнес Тэг. Но его глаза нашли мои, когда он развернулся и вышел из комнаты.

— Мо? — позвал Тэг, пока спускался по лестнице.

— Да?

Я осознал, что еще не готов расстаться с этим рисунком на стене, и стоял, наслаждаясь им, словно открыл для себя призрачного Пикассо, украсившего мою бывшую комнату.

— У нас гость, но ты не спеши. Гость не женского пола.

Когда я снова вышел наружу, Тэг стоял, прислонившись к внедорожнику с надписью «Департамент шерифа округа Джуэб» на двери, и разговаривал с шерифом Доусоном так, словно они были просто парой ковбоев, которые, сидя в седле, трепались друг с другом после долгого дня. Шериф Доусон не сильно изменился. Может, только появилось немного больше морщинок вокруг его голубых глаз, которые были абсолютно холодными, когда он нацелил свой взгляд на меня. И это тоже не изменилось.

— Несколько лет назад не занимались ли вы с моим отцом бизнесом, связанным с лошадьми? — Тэг просто продолжил непринужденно болтать, притворяясь, что не заметил, как накалилась атмосфера, или того факта, что шериф больше его не слушал.

Шериф Доусон мельком взглянул на него.

— Э, да. Да, было такое. Но это было гораздо раньше, чем несколько лет назад. Я подковал нескольких его лошадей и продал ему пару аппалузских верховых, которые ему понравились.

— Все верно. Мы с вами немного поговорили о родео. Раньше я немного занимался ловлей быков без лассо, когда не устраивал дебош. А вы участвовали в командном заарканивании?

— Иногда. Я набрасывал лассо на ноги. Но большего успеха я добился в заарканивании телят.

Шериф говорил спокойным ровным тоном, но умение Тэга вести непринужденный разговор не могло отвлечь его внимание, и когда я направился в его сторону, то он вообще перестал обращать внимание на Тэга.

— Ты продаешь землю? — прямо спросил шериф. Он не протянул руку для приветствия, и я не предложил ему свою.

Я пожал плечами. Я не был обязан давать ему какие-либо объяснения.

— Тэг говорит, вы занимались покраской. Это хорошо. Люди могут не то подумать, если увидят, что ты нарисовал по всему дому.

Тэг слегка переместился, и на его лице отразилось выражение, которое я прежде уже видел несколько раз.

— Вы здесь с какой-то конкретной целью, шериф? — сдержанно спросил я.

Мне было интересно, знал ли он о беременности Джорджии, когда пришел в «Монтлейк», чтобы допросить меня по поводу Молли Тэггард. Это был февраль, и о положении Джорджии хоть кто-нибудь, да знал. Это проливало свет на ехидные комментарии и небольшие отступления, которыми он обменивался со своим жирным помощником. Шериф Доусон был близким другом семьи Джорджии. У меня не было сомнений, что он знал все насчет Илая. Если на то пошло, я не сомневался, что и весь город знал. Я вдруг задался вопросом, относились ли к моему сыну с презрением или опасением из-за меня, из-за того, что я сделал. Относились ли так же и к Джорджии? От этой мысли мои руки заледенели, а живот неприятно скрутило.

— Я здесь всего лишь для того, чтобы узнать о твоих планах, — откровенно признался он.

Лицо Тэга снова исказилось.

— Неужели?

Я засунул руки в карманы и постарался не думать о том, как люди могли обращаться с Джорджией, когда узнали, что она носит моего ребенка. Я пытался не думать о том, как люди могли смотреть на нее и Илая, когда они бывали в обществе. Я старался не думать о том, как люди перешептывались или пристально наблюдали за тем, не станет ли Илай таким же, как я.

— Джорджия достаточно настрадалась. И вся ее семья тоже. Они не нуждаются в том, чтобы ты еще добавил им страданий, снова вызывая лишние разговоры и неприятности.

Я не мог поспорить ни с чем из этого, но меня взбесило, что он вдруг стал выступать в роли представителя их семьи.

— Джорджия красивая девушка, вы так не считаете? — выпалил Тэг. — Она с кем-то встречается? Черт, шериф, не вижу на вашем пальце кольца. Вы когда-нибудь думали подставить ей свое плечо, чтобы она могла выплакаться на протяжении всех тех трудных времен? Вы старше ее на двадцать лет, но некоторым девушкам нравятся мужчины постарше, не так ли?

Я еще никогда так не хотел ударить своего друга в лицо, как в тот момент. А ведь за время нашего путешествия несколько раз дело доходило даже до драки. Я хотел стереть с лица Тэга эту самодовольную ухмылку, и в этом я был не одинок. У шерифа Доусона покраснели уши, и в его участливом и беспокоящемся выражении лица государственного служащего проскользнуло что-то еще.

— Для меня это кажется немного странным, шериф, но я всякого повидал. Провинциальная жизнь — она такая. Черт, все связаны родственными отношениями со всеми. Все про всех знают. Я даже не отсюда родом и то знаю слишком много.