Закон Моисея

— А дедуля — мой папа? — спросил Илай, зачерпывая ложкой макароны с сыром и пытаясь засунуть их в рот, прежде чем маленькие лапшички не выскользнут из нее. Он отклонил мое предложение помочь ему, и, если будет и дальше двигаться такими темпами, то точно умрет от голода. 

— Нет. Дедуля — мой папа. Он твой дедушка. 

— Тогда кто мой папа? 

Вот он — вопрос, который прежде еще ни разу не возникал. Никогда за три года. И он повис в воздухе, вопрос, на который нужен был ответ. И сколько бы я ни уклонялась от ответа, сколько бы ни отмалчивалась, ничто не избавило бы меня от этого. 

Я тихо прикрыла холодильник и налила Илаю стакан молока, медлила, оттягивала время. 

— Мама! Кто мой папа? 

Сдавшись, Илай бросил ложку и зачерпнул макароны рукой. Сплющенные, они висели по бокам его маленького кулачка, но они так и не достигли его рта. 

— Твой отец — Моисей, — наконец-таки ответила я. 

— МО-И-СЕЙ! — Илай засмеялся, произнося каждый слог с одинаковой выразительностью. — Забавное имя. И где этот МО-И-СЕЙ? 

— Я не знаю, где он. 

Илай перестал смеяться. 

— Как так? Он пропал? 

— Да, так и есть. 

И этот факт по-прежнему вызывал боль в моем сердце. 

Илай на какое-то время замолчал, зачерпывая руками еще больше пасты. Я подумала, что, может, он уже потерял интерес к обсуждению. Я наблюдала за тем, как ему, наконец, удалось прижать несколько оранжевых макаронин к своим губам. Он улыбнулся, довольный собой, радостно пережевывая и громко проглатывая, прежде чем снова спросить. 

— Может быть, я могу найти его? Может быть, я могу найти МО-И-СЕЯ? Я хороший искатель.

«Он вернул меня обратно». Так сказал Моисей. Может, после всего случившегося Илай нашел его. Эта мысль обескуражила меня, и я оттолкнула воспоминания подальше, когда вошла на кухню и схватила фотоальбом с кухонного стола. На мгновение я задержалась, обдумывая, стоит ли мне оставить что-нибудь для него. Я знала, что были еще копии или похожие фото, поэтому с некоторыми из них я могла бы расстаться. Но я не хотела начинать растерзывать свой альбом. И я не хотела оставлять стопку дорогих сердцу фотографий на столе, чтобы Лиза и Тэг заметили их. Я не могла этого сделать. А затем я поняла, как мне стоило поступить — сделать альбом и для Моисея тоже. Я бы сделала копии тех снимков, которых не было, подписала бы даты и приложила бы к фотографиям описание событий. Так что он бы получил все детали, о которых просил, и которые хотел.

Приняв решение, я схватила альбом и развернулась в сторону входной двери. Мой взгляд скользнул по стенам гостиной, которые мгновенно привлекли мое внимание. В середине дальней стены на расстоянии примерно три четверти от пола виднелся рисунок под облупившейся краской. И это не был просто маленький пузырек из-за попавшего воздуха. Это был круг размером с мою ладонь, края белой краски отгибались в сторону, открывая находящиеся под ней темные завитки.

Я приблизилась к пятну и подняла руку, чтобы попытаться пригладить края и приклеить их на место, задаваясь вопросом, что же здесь произошло. Это напомнило мне о том, как мама перекрашивала кухню, когда мне было десять лет. Краска не менялась с семидесятых годов, и когда она попыталась нанести поверх нее новое свежее покрытие бледно голубого цвета, краска точно так же облупилась. Это было как-то связано с масляной и водной основой, хотя мне, как ребенку, не было до этого дела. Мне просто нравилось снимать длинные отслаивающиеся полоски краски со стен, в то время как мама сетовала о потраченном попусту времени. В итоге было принято решение обработать стены каким-то растворителем, и, на всякий случай, родители их даже зашкурили.

Я дернула за один краешек, не в состоянии удержаться, и еще один сегмент остался у меня в руках.

Там оказалось лицо.

Под куском, который я оторвала от стены, показался глаз, часть узкого носа и половина рта, растянутого в улыбке. Я потянула еще немного дальше, полностью открывая лицо. Я помнила этот рисунок. Я видела его всего лишь один раз, в то ужасное утро. И я никогда больше не заходила внутрь дома. До прошлого вечера. И прошлым вечером стены выглядели безукоризненно. Девственно чистыми.

Это была не Молли. Я не знаю почему, но это успокоило меня.

Люди обсуждали случившееся, особенно когда останки Молли Тэггард были найдены недалеко от эстакады. Они говорили, что Моисей причастен к этому. Они строили предположения, что это как-то связано с бандами, что он привел за собой людей, которые творили насилие. Я просто продолжала держаться от всех подальше. Я просто оставалась молчаливой. И я старалась не верить в то, что они говорили. Я старалась сосредоточиться на жизни внутри меня и тех днях, что ждали меня впереди. И в глубине души я держала дверь открытой и ждала, что он вернется.

Прошлым вечером стена была безупречной и девственно чистой, а теперь в море белого цвета виднелось лицо. Я отвернулась от стены и, прихватив с собой свой фотоальбом, вышла из дома.

Моисей

Молодая уборщица сидела на крыльце, когда я вернулся в Леван вместе с Тэгом, который ехал позади за рулем моего грузовика. К счастью, мой грузовик не эвакуировали, а Тэга выпустили после внесения денег. Она встала, когда я вышел из фургона, и поспешила по тропинке в мою сторону.

— Могу я идти, мистер Райт? Я закончила.

Я кивнул и, потянувшись за бумажником, вытащил семь стодолларовых банкнот и вложил их в ее дрожащие руки. Коротко кивнув и крепко сжав свой непредвиденный доход и ведро с моющими принадлежностями, Лиза Кендрик устремилась к своему фургону так, словно за ней гнались собаки. Она запрыгнула внутрь и завела двигатель, в то время как мы с Тэгом уставились ей вслед, слегка удивленные ее испуганным поведением. Она на несколько дюймов опустила окно и затараторила в спешке:

— Ее имя Сильви. Сильви Кендрик. Моя кузина. Она часто сидела со мной, когда я была маленькой. Она жила в Ганнисоне. Она исчезла восемь лет назад, — произнесла Лиза Кендрик. — Это произошло очень давно, и мне было всего девять, но я уверена, что это она.

Я понятия не имел, о чем она говорила, и уже начал задавать вопрос, когда она врубила задний ход и, рванув с места, помчалась по моей подъездной дорожке так, словно у нее сдали нервы.

***

— Нам придется зашкурить ее или сделать еще что-то в этом роде.

Мы с Тэгом стояли и разглядывали лицо, которое смотрело на нас с белоснежной стены, лицо, которого не было здесь еще день назад. Из того, что сказала Лиза Кендрик, когда уносилась прочь, я сделал вывод, что оно принадлежало Сильви Кендрик.

— Что-то не так с этим домом, Моисей.

— Дело не в доме, Тэг, а во мне.

Тэг бросил на меня взгляд и покачал головой.

— То, что ты видишь вещи, которые другие люди не могут, не делает тебя проблемой, Мо. Это всего лишь значит, что остается меньше секретов. И это может быть опасно.