Закон семи

— Беспочвенные обвинения.

— Пока — возможно. А как вам, к примеру, участие в другом преступлении? Срок давности еще не истек.

— Что вы имеете в виду? — нервно спросил Разин.

— Убийство Анатолия Белосельского, отца вот этой девушки.

— Да вы спятили! Его имя я впервые услышал от Ильина. Они были друзьями, и ваш, с позволения сказать, самодеятельный археолог-папаша основательно затуманил ему мозги глупыми россказнями. Странно, что такой человек, как Ильин, в них поверил. То, что ваш отец пропал без вести, совсем не значит, что он убит. Что, если он живет где-то припеваючи, украв из-под носа государства огромные ценности?

— Мой отец похоронен почти двадцать лет назад, — спокойно возразила я.

— Вы уверены? — усмехнулся Разин, чем, признаться, поверг меня в растерянность.

Тут дверь распахнулась, и в комнату вошел невысокий толстяк с жизнерадостным лицом.

— Прошу прощения, — сказал он с улыбкой, взглянул на Разина, и в лице его на мгновение мелькнуло недовольство, но все так же вежливо он продолжил:

— Сергей Петрович, вы заняты?

— Нет, господа уже уходят. Всего доброго, уважаемая Ярослава Анатольевна, — издевательски поклонился он.

Прохоров поднялся и направился к двери. Мне очень не хотелось уходить, но было ясно, что продолжение разговора ни к чему не приведет. Покинув кабинет, я наплевала на укоризненный взгляд Прохорова и приложилась ухом к двери. И услышала зловещий шепот толстяка:

— Зачем ты ей сказал? Ты в своем уме?

— Ничего особенного. И почему я должен терпеть выходки этой девки?

Тут соседняя дверь начала открываться, и мне пришлось сделать шаг в сторону. Прохоров подхватил меня под руку и потащил по коридору.

— Вы слышали, что он сказал?

— Конечно. На слух я никогда не жаловался.

— Он обвинил моего отца в том, что он присвоил находки и…

— Лучшая защита — нападение. А то, что ваш отец похоронен, он мог и не знать.

— Но родственники его друзей, исчезнувших одновременно с ним, тоже ничего об этом не знают, — в замешательстве произнесла я.

Прохоров как-то странно взглянул на меня, но ничего не ответил.

Мы вернулись к машине, Марк Сергеевич повел автомобиль в сторону дома, но мне, признаться, было не интересно, куда и зачем мы едем. Я продолжала размышлять над словами Разина, и чем дольше размышляла, тем неприятнее и тоскливее становилось на душе. Вдруг вспомнила похороны отца. Мы ехали на автобусе, гроб стоял возле моих ног. Отца я никогда не видела ни живым, ни мертвым (хоронили его в закрытом гробу), оттого происходящее казалось игрой. Я так и не поняла, что отец умер, для меня «смерть», «похороны» — были ничего не значащими словами, ведь я была совсем маленькой и отца практически не знала. Я лишь слышала о нем от мамы и бабушки, и мне казалось, что любой отец должен находиться где-то далеко, его все любят, ждут, но его не может быть рядом. Поэтому в детском саду я так удивлялась, когда за другими детьми приходили отцы. И его смерть ничего не изменила в моей жизни: он опять ушел, теперь уже навсегда. Бабушка плакала, сидя рядом со мной, а мама хмурилась и молчала. Мы были втроем, это я помню совершенно точно. На кладбище, конечно, были еще люди, те, что помогали с похоронами, но из провожавших мы одни. Теперь, спустя почти двадцать лет, это показалось мне странным. Впрочем, за те пять лет, что его безуспешно искали, все свыклись с его гибелью, а для бабушки и мамы, наверное, было проще никому ничего не сообщать. И все-таки что-то сейчас беспокоило меня, заставляя до боли сжимать руки.

Из глубокого раздумья меня вывел Прохоров.

— Похоже, никто не присматривает за нами, — сказал он. — А я был уверен, что после визита к Разину «хвост» непременно появится. Впрочем, теперь они знают, где вас искать.

— Вот что, — неожиданно для самой себя сказала я. — Поедем на кладбище.

— На какое кладбище?

— Где похоронен мой отец. Это недалеко от города, в бывшем имении жены моего прапрадеда.

— Ничего не имею против, только… — Прохоров замолчал и посмотрел с сомнением:

— Надеюсь, ваше желание, как бы это выразиться.., н-да.., надеюсь, вы не приняли слова Разина за чистую монету? Но даже если я ошибаюсь, что вам даст посещение могилы?

— Марк Сергеевич, помолчите, пожалуйста, — попросила я.

— Хорошо. Говорите, куда ехать.

Конечно, он был прав. На что я надеялась, отправляясь туда? Получить откровение? Если бы у меня были его бумага… Но теперь уже ясно: Разин их не отдаст, и тайна так и останется тайной.

* * *

Кладбище располагалось на холме возле реки. Шоссе разрезало деревню на равные части, от магазина шли две проселочные дороги, одна к реке, другая мимо трех десятков домов к кладбищу. От реки вверх на холм тоже была дорога, но далеко не каждая машина могла там проехать.

Мы свернули возле магазина, и тут Марк Сергеевич вдруг затормозил.

— Взгляните, — сказал хмуро и кивнул в сторону реки.

Я посмотрела в том направлении и увидела джип, петлявший по ухабистой дороге. Джип взял левее и начал подъем. Вне всякого сомнения, путь его лежал к кладбищу, так что предположение, что это рыбаки или припозднившиеся отдыхающие, можно было смело отбросить.

— Вы думаете… — начала я.

— Придется идти пешком, — изрек Прохоров. — Не стоит привлекать к себе внимание.

Он свернул в переулок, и там мы оставили машину — теперь увидеть ее с дороги было невозможно.

Кирпичная стена, окружавшая кладбище, просела, а местами и вовсе обрушилась. Через один из таких проломов мы и вошли на территорию. Могила отца была ближе к краю, с той стороны, где река. Вековые деревья отбрасывали длинные тени и были для нас надежным укрытием. Джип я не видела, но он, вне всякого сомнения, стоял с той стороны стены. Очень скоро я заметила троих молодых людей, которые не спеша направлялись к могиле отца. Один открыл калитку ограды и вошел внутрь, двое других флегматично оглядывались. На могиле стоял каменный крест с фамилией и датами. Парень присел на корточки, точно его очень заинтересовали цветы, что росли на могиле.

— Плевое дело, — довольно громко произнес он. — Только если бы кто спросил мое мнение…

— А тебя никто не спрашивает, — возразил другой. — Ну, что, потопали?

И они направились к машине.

А мне вдруг вот что пришло на ум. Свято храня память о сыне, бабуля навещала его могилу довольно редко. Обычно перед Пасхой и два-три раза летом, чтобы навести порядок и полить цветы в засуху.

Парни исчезли в проеме ограды, а я все стояла, прислонившись к дереву, погруженная в невеселые мысли. Послышался звук заработавшего мотора, и вскоре я увидела джип, спускавшийся к реке.

— Занятно, что мысль посетить кладбище пришла в голову не только вам, — подал голос Прохоров и опять как-то странно посмотрел на меня.

Мы направились к могиле, но пробыли возле нее недолго. Разумеется, никакого озарения на меня не снизошло, а вот беспокойство усилилось.

— Давайте возвращаться, — кивнула я.

По дороге к машине Прохоров сказал:

— Я заметил на выезде кафе, мы могли бы перекусить там, а потом немного отдохнуть у реки.

— Что? — Я повернулась к нему, а он усмехнулся:

— Думаю, у этого неожиданного визита должно быть продолжение.

— Какое? — растерялась я.

— Дождемся ночи и узнаем.

— Вы считаете, они вернутся? Но зачем?

— Затрудняюсь ответить. Однако уверен, что они проделали путь от города не для того, чтобы просто взглянуть на могилу.

Его замечание озадачило, но я больше не стала задавать вопросов. Мы оставили машину в том же переулке и к кафе отправились пешком. Марк Сергеевич, прежде чем выйти на шоссе, огляделся, должно быть, опасался столкнуться с парнями на джипе.