Заложница тёмного мага

– тут же всё идет прахом. Импровизация - наше всё. Хотя Предусмотрительный супруг всё-таки черканул пару строк Рейджу, но отправил магпочтой, а не связался на прямую и дожидаться ответа не стал.

На первом же повороте мы споткнулись - лошадей в конюшне не было. Ни наших, ни каких-либо других. И это было гениально - в этот предрассветный час не сыщешь даже наемный экипаж, так что нам пришлось довольно долго искать транспорт и в последствии довольствоваться чахлой кобылкой, принадлежащей фортовому зеленщику, ставшему богаче на десять золотых драконов.

Первое время она еле передвигала ногами, как в том мультике про хитрого Масленницу: раз-два-три-четыре и норовила цапнуть меня за носок сапога, косясь налитым глазом то на меня, то на Ханта. Потом Айзек колданул, (сделав несколько замысловатых пассов и сгрузив поводья в мои сомневающиеся руки) улучшая технические характеристики каурой клячи, и та поскакала более резво и практически беззвучно.

Скалистый берег, переходящий на горизонте в кварцевые пляжи, показался внезапно. С моря стремительно, плотной белой стеной в нашу сторону приближался туман, но вместо привычных для побережья запахов горчащих йодом водорослей и влажного песка тянуло горьким, химическим дымом.

– Не смотри, - рявкнул муж, когда мы въехали на узкую тропку, петляющую меж скал. Она вела к полудюжине укрытых ландшафтом бухточек, куда мы сейчас и направлялись.

– Закрой глаза, Клер. Ну...

И кажется впервые в жизни я сделала то, что просили, не решившись вновь явить на белый свет свой противоречивый характер. Очень жаль, что, закрыв глаза, я не догадалась прикрыть руками уши - никогда бы не подумала, что оглушающая тишина, когда слышно лишь биение истеричного пульса в глотке может так пугать. А еще запах, тошнотворный, насыщенный, он становился лишь крепче, лишая рецепторы возможности слышать другие ароматы этого мира. И жар, обжигающий, лижущий сапоги, заставляющий лошадку перебирать ногами резво и без всякой магии.

Этой ночью время тянется бесконечно.

Вот и сейчас, казалось, я прожила целую жизнь, пока мы не проехали это страшное место, но я не удержалась и открыла глаза, обернувшись назад. И подобно жене Лота*, поплатившейся за своё любопытство, я отдам этот долг ночными кошмарами, что приходят в самые темные часы.

Они все были мертвы.

Я тут же зажмурилась, силясь стереть картину, представшую пред моим взором, но было поздно, на века она отпечаталась на внутренней стороне моих век, выжженная ужасом и бессильной яростью.

Черное, закопченное поле с расплавленными до состояния стекла островками скальной породы, тлеющие призраки некогда величественных, вековых деревьев, разбросавших изломанные ветви и скребущие штормовое небо и обугленные тела, десятки тел мертвых людей и лошадей. Вдали, полыхая вторым багровым заревом догорал давешний корабль пойманных в ловко расставленные сети контрабандистов. Он плавно качался на волнах, с пронзительным скрипом заваливаясь на правый бок. Чудом уцелевший парус пузырем белой медузы вздохнул последний раз и затерялся в чернильном пятне, расплывающемся вокруг бывшего судна.

Никого не пожалел. Ни своих, ни чужих.

Сволочь.

Я откинулась на твердую грудь глотая бессильные слезы и глубоко задышала, силясь справиться с подступившей тошнотой, слюна стала горькой, к горлу подобрался колючий ком и свесившись с еле шагающей кобылы, опорожнила желудок. Фляга с водой была как нельзя кстати, а ласковый шёпот и крепкие, успокаивающие объятия вообще, то, что доктор прописал.

В мой адрес не прозвучало ни слова заслуженного упрека, нежный, почти невесомый поцелуй в шею пониже мочки, легкое магической воздействие, сначала остро кольнувшее, а затем вернувшее меня в строй и Айзек вновь пришпорил кобылку. Через несколько минут бешеной скачки мы оказались в той самой бухте, что с самого начала привлекла внимание Айзека.

Неудивительно, что контрабандисты миновали эту часть гавани - её для своих целей забронировал Сайрини. Небольшой, но явно маневренный парусник в полной оснастке был готов к отплытию, лодка с единственным пассажиром без помощи весел или паруса, подгоняемая лишь играющими с ветром волнами, стремительно приближалась к ожидающему его паруснику. Немногочисленная команда была на своих местах (по крайней мере мне так кажется, мои знания базируются на единственном посещении парусной регаты, а от того очень скудны), а веревочный трап был приглашающе спущен.

– Кэч был здесь всё это время, - впервые после пустыря нарушил молчание супруг, -прикрытый мороком, ждал своего часа. Демоны, а я его даже не почувствовал.

– Он сильнее тебя?
– спросила я. И Хант понял, о чем именно я спрашиваю.

Но дело ведь было не только в потенциале мага, годами тот занимался контрабандой самых изощренных, самых опасных, для наделенных особыми силами, грузов. Амулеты, выпивающие резерв мага за считанные мгновения, жезлы, лишающие возможности сопротивляться, подвески, превращающие боевых магов в пальчиковых кукол... Сомневаюсь, что Сайрини выложил на витрину всё, чем был богат, уверена, для себя он припас что-то особенное.

Неизвестность - вот что пугало сильнее прочего.

– Я попробую, милая, - ответил мне супруг, а затем поцеловал в центр ладони и споро спешился. Поддержав меня, он помог спустится с замершей лошади. Дышала она ровно, размеренно, словно всё это время простояла в стойле, а не рысивала, таща на себе двойную ношу. Она не щипала травку, не стригла ушами, не переступала с ноги на ногу. Я протянула кусок сахара, привычное лакомство, но кобыла никак не отреагировала на сладость, упираясь невидящим взглядом вдаль.

– Я взял слишком много, Клер, - пояснил моё недоумение Айзек.
– А теперь прошу, не смотри.

Вопреки содержанию интонация была приказная, а блеснувшее алым отсветом зарева лезвие ножа, вытянутого из голенища сапога, не оставило пространства для маневра разыгравшейся фантазии. Я отвернулась и закрыла руками уши - напрасно. Я бы не услышала ни звука, а густой запах медных монет, едкий смрад жертвенной крови, отбросило бьющим в лицо неприветливым ветром.

Закусив губу, я наблюдала за тем, как беглый маг легко и непринуждённо поднялся на борт, а якорная цепь, натянувшись, медленно, но неумолимо наматывается на барабан.

– Айзек, - прошептала-прохрипела я, - пожалуйста, поторопись.

Сердце билось в стекло истеричной птицей, залетевшей в форточку с улицы, крошечные молнии статического электричества кололи пальцы, брачную метку жгло кислотой, а я ждала, скрепя зубами от боли и бессилия, беспрекословно исполняя просьбу-приказ, не оборачиваясь и истово моля Небеса помочь. То, что случилось не должно остаться безнаказанным.

Не должно.

С чистого, предрассветного неба ударила молния.

Одна.