Замок из стекла

Я старалась не выделяться и быть незаметной, но одна из наборщиц – постоянно курящая женщина с сеткой на волосах – меня невзлюбила. Она считала, что я очень грязная. Когда я проходила рядом, она поворачивала голову в мою сторону и громко спрашивала окружающих: «Вы не чувствуете какой-то странный запах?» История с мамой и Люси Роуз повторялась – эта женщина стала распылять в моем направлении освежители и дезинфицирующие средства, а потом пожаловалась на меня главному редактору мистеру Макенфуссу. Главный редактор поговорил с мисс Бивенс, и та сказала мне, что, если я буду чаще мыться, она всегда меня сможет поддерживать. Тогда я снова начала регулярно мыться в дедушкиной квартире, избегая при этом дядю Стэнли.

В Daily News я внимательно наблюдала за работой редакторов и репортеров. В редакции было радио, настроенное на полицейскую волну, и как только проходило сообщение о пожаре или несчастном случае, редактор отправлял на место происшествия репортера. Репортер возвращался и писал статью, которая появлялась на следующее утро в газете. До этого я считала, что все пишущие люди должны быть похожими на маму, которая в полном одиночестве и отрыве от жизни строчит свои романы и пьесы лишь только для того, чтобы время от времени получать вежливое письмо из издания с отказом использовать ее произведение. В отличие от мамы газетные репортеры активно влияли на то, что люди читали и о чем говорили. Репортеры по-настоящему знали, что происходит в этом мире. Я решила, что хочу работать в газете.

После окончания работы я читала новости с телетайпа. Мы никогда не были подписаны на газеты и журналы, поэтому я не имела никакого представления о том, что происходит в мире. Рассказы родителей о том, что все политики – воры, а полицейские – тираны, а все преступники неизбежно попадают за решетку, были очень однобокими и не отражали сложных реальностей жизни. Впервые за все эти годы я начала понимать, что происходит в мире. Окружающая меня действительность начала складываться в единый паззл.

Порой мне казалось, что я не выполняю своего обещания защищать Морин, которое дала себе, когда мама вручила мне ее на руки по пути из роддома. Я не могла обеспечить то, что моей младшей сестре было необходимо, – теплую постель, завтрак и чистое белье. Морин должно было исполниться семь лет, и за несколько месяцев до наступления этого дня мы с Брайаном и Лори начали собирать деньги, чтобы купить ей подарок. Мы знали, что родители ей ничего не подарят. В магазине «Все за один доллар» мы купили ей игрушечную кухню. Все предметы в этом наборе выглядели очень реалистично: внутри холодильника стояли железные полки, и даже барабан стиральной машины крутился. Мы решили, пусть хоть в ее игрушечном доме будет чисто, уютно и тепло.

«Расскажите мне о Калифорнии», – попросила нас Морин после того, как раскрыла наш подарок. Она родилась в Калифорнии, но была слишком маленькой для того, чтобы ее помнить. Ей нравились рассказы о земле, где всегда светит солнце, где зимой можно ходить босиком, есть с грядки латук, собирать виноград и спать под звездами, завернувшись в легкое одеяло. Мы говорили ей, что она блондинка, потому что в Калифорнии много золота, а глаза у нее голубые из-за синего океана. «Когда я вырасту, обязательно поеду в Калифорнию», – говорила Морин.

Несмотря на свои мечты о прекрасной Калифорнии, казалось, что Морин лучше всех нас приспособилась к жизни в Уэлче. Она была красива, как сказочная принцесса с длинными белокурыми волосами и огромными голубыми глазами. Морин так много времени проводила в доме своих подружек, что росла будто не в нашей семье. Многие из приглашавших ее к себе домой родителей подружек были пятидесятниками [47] и считали, что мама с папой не выполняют по отношению к ребенку родительских обязанностей и не думают о ее душе. Они часто брали ее на свои религиозные службы, которые проводились в Йоло.

47

Религиозное движение пятидесятников в протестантизме. – Прим. перев.

Под их влиянием Морин росла очень религиозной. Ее несколько раз крестили, и она неоднократно говорила нам, что заново родилась. Однажды она сказала, что дьявол принял форму свернувшейся в обруч змеи (во время служб пятидесятников использовались змеи) и стал за ней катиться, шипеть и требовать ее душу. Брайан сказал маме, что Морин надо держать подальше от сумасшедших пятидесятников, но та заявила, что нам надо уважать все религиозные конфессии: каждая из них ставит целью помочь человеку попасть в рай.

Мама бывала философски мудрой, но ее перепады настроения мне начали надоедать. Она могла в течение нескольких дней быть совершенно счастливой и утверждать, что, если мыслить исключительно позитивно, с тобой будут происходить только позитивные события. Однако потом ее позитивный настрой сменялся негативным. Негатив налетал на маму, как огромная стая черных ворон, которые иногда появлялись в округе, плотными рядами сидя на телефонных проводах, деревьях и лужайках. Эти вороны смотрели на людей в угнетающей тишине. В такие темные периоды мама отказывалась вставать с постели и не реагировала на призывные сигналы Люси Роуз, ждавшей ее в автомобиле.

В один прекрасный день в конце учебного года у мамы произошел полный срыв. Она должна была выставлять годовые оценки и писать характеристики учащихся, но все свободное время рисовала. Курс для отстающих по чтению находился под угрозой срыва и мог потерять финансирование, и директор был на маму очень зол. Мама не могла найти в себе силы, чтобы показаться на глаза руководству. Люси Роуз в своем Dart’е некоторое время ждала маму, но потом уехала без нее. Мама лежала в постели, спрятав голову под одеяло, и плакала.

Ни папы, ни Морин не было дома. Брайан стал комично изображать, как мама плачет и страдает, но на сей раз нам не было весело. Брат собрал свои книги и вышел из дома. Лори сидела рядом с мамой, пытаясь ее успокоить. Я стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди.

Мне было сложно поверить в то, что эта 38-летняя женщина, прячущая голову под одеялом и рыдающая как пятилетний ребенок, является моей матерью. Тридцать восемь лет – это не так много, но и не мало, и вполне достаточно для того, чтобы быть ответственной за собственную жизнь. Через двадцать пять лет, подумала я, мне будет столько же, сколько и ей. Я не представляла, как сложится моя жизнь. Я собрала свои учебники, вышла из дома и поклялась в том, что никогда не стану такой, как моя мать, которая рыдает навзрыд в неотапливаемом доме в богом забытой дыре.

Я спускалась вниз по Литтл Хобарт Стрит. Незадолго до этого прошли сильные дожди, и вода с журчанием стекала по спускающимся с горы водостокам. Мутная вода струилась и по асфальтовой дороге, отчего я промочила ботинки и носки. Подошва моего правого ботинка отваливалась и хлюпала при каждом шаге.

Меня догнала Лори, и некоторое время мы шли в полном молчании. «Бедная мама, – сказала, наконец, Лори, – ее жизнь – не сахар».

«Ее жизнь не лучше и не хуже, чем наша», – ответила я.