Замок из стекла

«Нет, хуже. Потому что она вышла замуж за папу».

«Это был ее собственный выбор, – ответила я. – Ей надо быть с папой тверже, а не истерить без толку. Папе нужна сильная женщина».

«Даже кариатида оказалась бы для папы слишком слабой», – сказала сестра.

«Это кто еще такая?»

«Столб в виде женской фигуры, – ответила Лори. – Они головами поддерживали древнегреческие храмы. Недавно я рассматривала изображение кариатиды на картинке и подумала о том, что у этих женщин была самая тяжелая задача в мире».

Я не разделяла мнения Лори. Я считала, что сильная женщина могла бы привести папу в порядок. Ему был нужен твердый и целеустремленный человек, который ставит определенные рамки и не отступает от своего слова. Мне казалось, что я была достаточно сильной для того, чтобы поставить папу на место.

Возможность узнать, правильно ли я оценила свои силы, представилась в то лето после окончания школы. Мама уехала на восемь недель в Чарльстон на повышение квалификации для продления своего разрешения на занятие преподавательской деятельностью. Или она выдумала эти курсы в виде предлога? Может быть, она хотела от всех нас отдохнуть? Лори благодаря своим выдающимся оценкам и умению рисовать получила путевку в летний лагерь для одаренных детей. И вот в возрасте тринадцати лет мне хоть и временно, но пришлось стать хозяйкой дома.

Перед отъездом мама оставила двести долларов. По ее словам, этих денег вполне должно было хватить для того, чтобы прокормить Брайана, Морин и меня в течение двух месяцев и оплатить электричество и воду. Получалось, что в неделю мы можем тратить двадцать пять долларов или чуть больше, чем три пятьдесят в день. Я посчитала и поняла, что денег действительно должно хватить. Если я смогу еще и подработать, приглядывая за чужими детьми, то отсутствие мамы должно пройти нормально.

Первая неделя прошла гладко. Я покупала еду и готовила на нас троих. С тех пор как нас до смерти перепугал человек из социальной службы и мы тогда немного прибрались в доме, минул почти год. Сейчас кругом снова был полный бардак. Однако маму хватила бы кондрашка, если бы я выкинула весь бесполезный хлам, поэтому я часами пыталась придать бардаку видимость организованности и порядка.

Папа обычно возвращался домой после того, как мы засыпали, а утром, когда мы уходили, он еще спал. Однажды днем через неделю после маминого отъезда в Чарльстон, папа застал меня дома одну.

«Дорогая, мне нужны деньги», – сказал он.

«На что?»

«На пиво и сигареты».

«У меня ограниченный бюджет, папа».

«Мне нужно немного, всего пять долларов».

Пять долларов – это два дня еды. Полгаллона молока, батон хлеба, дюжина яиц, две банки скумбрии, немного яблок и попкорн. Папа даже не удосужился сделать вид, что деньги ему нужны на что-то полезное. Он не спорил, не уговаривал и не шантажировал меня, чтобы я ему эти деньги дала. Он просто ждал, пока я достану «пятерку», и был уверен в том, что я не смогу ему отказать. И я действительно не нашла в себе силы ему отказать. Я достала пластиковый кошелек и медленно протянула ему мятую пятидолларовую банкноту.

«Ты – чудо», – сказал папа и поцеловал меня в щеку.

Я отдернула голову. И ужасно разозлилась на себя за то, что дала ему деньги. Я злилась на себя, но еще больше злилась на него. Он знал, что я отношусь к нему лучше, чем остальные члены нашей семьи, и он этим откровенно пользовался. И я чувствовала, что мной пользуются. Я поняла, что девочки из школы имеют в виду, называя того или иного парня человеком, который манипулирует людьми. Теперь я точно поняла, что это значит.

Когда папа через несколько дней снова попросил у меня пять долларов, я снова их ему дала. Я с ужасом думала об огромной дыре, возникающей в моем семейном бюджете. Еще через несколько дней он попросил у меня двадцать долларов.

«Двадцать долларов? – переспросила я, не поверив своим ушам и папиной наглости. – Зачем?»

«Черт побери, с каких это пор я должен объясняться перед собственными детьми?» – сказал папа. Потом на одном дыхании он объяснил, что занимал у приятеля автомобиль и ему нужно его заправить, чтобы потом поехать на деловую встречу с Гари. «Мне деньги нужны для того, чтобы заработать денег. Я их тебе обязательно верну», – папа прямо смотрел мне в глаза, всем своим видом давая понять, что ему не стоит противоречить.

«Мне счета надо платить, – пискнула я. Мой голос сорвался, и я ничего не могла с ним поделать. – И еще всех кормить надо».

«Не переживай по поводу счетов и еды, – заверил меня папа. – Я об этом позабочусь. Договорились?»

Я засунула руку в карман. Я даже не знала, хочу ли я достать деньги или защитить их от папы.

«Разве я тебя когда-нибудь подводил?» – спросил он.

Я уже триста раз слышала этот вопрос и всегда отвечала на него так, как ему было удобно. Все эти годы я думала, что своей верой в папу я ему помогаю. Сейчас впервые в жизни я очень хотела ему ответить, что он подводил меня и всех нас много раз. Слова были уже на языке, но я их не произнесла. Папа добавил, что он не просит у меня денег, он приказывает мне их ему дать. Ему были нужны деньги и точка. Может быть, я считаю его лжецом, человеком, который ее обманет?

Я дала ему двадцать долларов.

Папа обещал, что в эту субботу вернет мне деньги. Но сначала их нужно было заработать, и он хотел, чтобы я поехала с ним на бизнес-встречу. Он предупредил, что я должна красиво одеться. Я внимательно осмотрела свои платья, висящие на трубе в спальне, и выбрала одно – с синими цветами и пуговицами на груди. Папа занял у кого-то древний Plymouth зелено-бутылочного цвета с разбитым стеклом на переднем сиденье со стороны пассажира, и мы поехали через горы в придорожный бар.

Внутри этого бара было накурено и дымно, словно там что-то горело или шла военная баталия. На стенах светились неоновые надписи, анонсирующие Pabst Blue Ribbon и Old Milwaukee [48] . У стойки сидели долговязые морщинистые мужчины и сильно накрашенные женщины. Пара мужчин в рабочих ботинках со стальными вставками на носах лениво играли в бильярд.

Папа уверенно плюхнулся за стойку и заказал два Budweiser пропустив мимо ушей мою просьбу о Sprite. Через некоторое время он встал и пошел играть в бильярд. Как только папа оторвался от своего стула, на его место взгромоздился какой-то мужчина с подкрученными верх усами и антрацитной крошкой под ногтями. Он щедро сыпанул соли в свой бокал с пивом. Папа говорил, что это делают те, кто любит, чтобы на пиве было побольше пены.

48

Марки американского пива. – Прим. перев.

«Меня, кстати, Робби зовут, – объявил мужчина. – Это твой парень?» – спросил он, показывая пальцем на папу.

«Это мой отец», – ответила я.

Он лизнул шапку пены на своем бокале, придвинулся ко мне поближе и поинтересовался: «Девочка, а тебе сколько лет?»

«А ты сам как думаешь?» – ответила я.

«Семнадцать».

Я улыбнулась, прикрыв рот рукой.

«Танцевать умеешь?» – спросил Робби.

Я отрицательно покачала головой.

«Да, ладно, еще как умеешь», – произнес Робби и стянул меня со стула. Я посмотрела на папу, который только ухмыльнулся и помахал мне рукой.

Играла песня Китти Уэллс о женатых мужчинах и похотливых ангелах. Робби крепко схватил меня, положив одну руку мне на спину очень близко к попе. Мы танцевали под Китти Уэллс и потом еще одну песню, после чего снова сели около стойки и Робби приобнял меня за талию. Я слегка напряглась, но одновременно испытала некоторое чувство удовлетворения: если считать Билли и Кенни Холла, то получалось, что Робби – мой третий активный ухажер.

Я прекрасно понимала, чего Робби от меня нужно. Я уже хотела сказать ему, что он не на ту напал, но потом поняла, что не стоит бежать впереди паровоза. Пока он, собственно говоря, лишь танцевал со мной пару «медляков» и положил руку близко к моей попе. Я посмотрела на папу. Я думала, что он бросится с кием наперевес, чтобы защищать честь своей дочери, но папа только крикнул Робби: «Эй, ты руки-то свои направь на что-нибудь полезное! Иди сюда, давай сыграем!»