Замок на Воробьевых горах

– Да…

– Он не был злодеем, понимаешь? Этот идиот не был злодеем.

– Ну, – тупо отозвался Жиров.

– А за идиотизм нельзя убивать. – Стас снова вытер рукавом лицо и хрипло оговорился: – По крайней мере, не его. Он уже никому не мог принести зла.

Несколько секунд Жиров наблюдал за шмыгающим приятелем, затем вдруг обнял его рукой за плечи и сказал:

– Не плачь, Стас. Все будет хорошо.

Малевич вяло огрызнулся:

– Да пошел ты…

И руку с плеч не скинул.

– Тебе сейчас погано, но это пройдет, – продолжил Жиров. – Когда моя бабушка умерла, мне тоже было погано. Но потом ничего, прошло. И у тебя пройдет.

К удивлению Жирова, Стас, вместо того, чтобы успокоиться, зарыдал еще горше и сильнее.

– Когда мне было пять лет, я подавился рыбной костью… – заговорил он со слезами в голосе. – Он схватил меня в охапку и побежал в больницу. Была уже ночь, дежурный врач ушел домой. Так отец помчался туда и стал колошматить в дверь… Кричал, что если ему не откроют, он подожжет дом. – Стас улыбнулся сквозь слезы. – Если бы не он, я бы…

Он не договорил и всхлипнул.

– Да, – задумчиво подтвердил Жиров, – папаша у тебя был по-настоящему чокнутый.

– Чокнутый, – согласился Стас. – Но я его любил.

Малевич сбросил наконец с плеч тяжелую руку Жирова, достал из кармана джинсов платок и высморкался. Посчитав, что друг пришел в себя, Жиров задал вопрос по существу:

– Слышь, Стас, думаешь, твоего папашу сдала Варламова?

– Конечно. – При мысли о преподавательнице слезы на глазах Стаса высохли. Взгляд стал холодным и злым. – Или у тебя есть другие варианты?

– Да нет, – пожал плечами Жиров. – Я тоже думаю, что она.

– А ведь сука обещала отцу, что не сдаст его, если он завяжет, – со злостью в голосе проговорил Стас. – Он выполнил ее требование и снял камеру. А она все равно его сдала.

Голос Малевича звенел от ярости и гнева, губы его побелели, а на скулах проступили красные пятна. Жиров покосился на друга и невольно поежился.

– Надо ее проучить… – проговорил он скорее вопросительно, чем утвердительно.

Глаза Стаса полыхнули таким лютым огнем, что даже Жирову стало не по себе. А потом Стас сказал, и голос его прозвучал устрашающе чисто и звонко:

– Человек должен отвечать за свои поступки. Варламова заставила отца ответить за то, что сделал. А я заставлю ответить ее.

7

Новичок смотрел в лицо Распорядителя. Если, конечно, можно было назвать лицом белое пятно с двумя темными пятнами глаз и алым ртом, похожим на кровавый порез. Смотрел и думал о том, что сегодня свершится самое знаменательное событие в его жизни.

Словно в подтверждение его мыслей, Распорядитель произнес:

– Сегодня ты станешь одним из нас. – Голос у него был ровный и густой. – Ты понимаешь, что, переступив порог этой комнаты, ты фактически сжег мосты?

– Да, – ответил Новичок, скрывая волнение. – Я понимаю.

– Вот и хорошо.

Распорядитель достал из верхнего ящика стола листок бумаги и протянул ее Новичку, приказав:

– Прочти.

Новичок взял листок и принялся читать. Чтение заняло не больше минуты. Потом он отложил лист и воззрился на Распорядителя.

– Ну? – спокойно спросил тот. – Разделяешь ли ты наши убеждения?

– Целиком и полностью, – ответил Новичок. – Я давно об этом думал. И рад, что нашел вас.

– Если тебе удастся пройти испытание, ты станешь одним из нас. Твоя жизнь переменится. Мы не требуем ни от кого жесткой дисциплины. Так же, как не требуем дружеских отношений. Но, вливаясь в наши ряды, ты ставишь свою жизнь в зависимость от жизней других. И если от тебя понадобится помощь – ты обязан будешь помочь. Ради нашего общего блага. Отдаешь ли ты себе в этом отчет?

– Да, – кивнул Новичок, – отдаю. Я устал быть один. И устал считать себя «белой вороной». Я убежден в своей исключительности и сделаю все, что от меня потребуется. Ради общего блага. Ради таких, как я.

Распорядитель склонил голову в знак понимания.

– Я услышал то, что хотел услышать, – сказал он. – Ты готов для инициации. Пора начинать церемонию.

Увидев множество пылающих свечей, бродяга издал горлом неразборчивый звук и взволнованно сглотнул слюну. Это зрелище не могло не завораживать.

В каждом человеке, даже в самом завзятом атеисте, дремлют религиозные чувства, дремлют, подобно скрытому атавизму, готовому проявить себя, лишь только появится подходящий объект поклонения. И жалкий, пьяный бродяга, который не сразу бы смог вспомнить свое имя, не был исключением.

Распорядитель вел бродягу через большую комнату за руку, и прикосновение чужих пальцев к его руке приводило бродягу в трепет. К нему уже много лет никто не прикасался, кроме таких же грязных и зловонных бродяг, как он сам. Прикосновение чистого человека было чем-то вроде акта доверия, такого трогательного, что у бродяги выступили слезы на глазах.

Шагая за Распорядителем, в окружении других «безликих», он все косился на пылающие свечи, расставленные вдоль стен, и живое тепло, исходившее от них, проникало ему прямо в душу.

Огромный плакат с изображением голого мужика, расставившего руки и ноги, немного сбил бродягу с толку. Но под ним он увидел несколько лампад – настоящих, старинных, потемневших от времени. И подумал, что голый мужик на картине это, наверное, Иисус. Или какой-нибудь святой, которого раздели догола и заставили пошире расставить ноги для шмона. В сердце бродяги поднялось сочувствие и уважение к безымянному святому, который терпел шмон с таким спокойным, не омраченным ни страхом, ни паникой, ни даже ненавистью лицом.

Наконец они остановились. Бродяга поднял взгляд и увидел перед собой огромный крест, сооруженный из двух толстых, очень старых деревянных балок.

– Встань на колени! – приказал Распорядитель.

Бродяга тотчас подчинился и покорно склонил голову. От него смердело, но Распорядитель, находившийся рядом с ним и положивший ему на плечо правую руку, не испытывал отвращения. В конце концов, эта вонь и есть истинный запах человека.

Бомж продолжал стоять на коленях, благоговейно глядя на крест. И тогда Распорядитель заговорил.