Заноза Его Величества

— Ничего особенного. Вы с ним сдружились, когда стали приезжать во дворец к сестре.

— То есть Дамианчик тоже там постоянно тёрся?

— Да, вы, Дамиан, Аурелия. Вместе вам было весело. Даже Георг порой к вам присоединялся то поиграть в карты, то послушать книжку, что вы любили читать по очереди. Это было хорошее время. Безмятежное, радостное. Не без разногласий, конечно. Вы с сестрой часто спорили.

— Фелисия рассказала мне. Из-за религии?

— Да, уже тогда вы были со многим не согласны. Но Фогетт всегда вставал на вашу сторону. Можно сказать, снисходительно позволял. Возможно, списывая на ваш юный возраст. Возможно, не верил, что всё это всерьёз, — у него даже лицо прояснилось, расправилась хмурая складка между бровей, пока он это рассказывал. — Но это золотое время длилось недолго.

— Что же случилось потом?

— Беременность Её Милости Аурелии проходила очень сложно. Она стала постоянно болеть. Таяла прямо на глазах, словно все силы уходили у неё на ребёнка. Доктора всерьёз опасались за её жизнь. Георг с ног сбился, разыскивая лекарей, но всё было напрасно. Шако предложил даже прервать беременность.

— Но Его Величество не согласился?

— Нет, Её Милость была категорически против. Как Его Величество не настаивал, она осталась непреклонна. Она так хотела подарить ему сына.

— А в итоге он остался и без сына, и без жены?

— Это была девочка, — тяжело вздыхает Барт.

Я откидываюсь к спинке сиденья, чтобы он не видел моего лица. И не жалость к себе меня сейчас терзает. Бедный мужик! Любил король свою жену или нет, уже неважно. Хапнуть горя ему пришлось немало. Пережить, преодолеть, выдержать. И всё один. Всё молча. Всё в себе.

— Простите, Барт! — делаю я глубокий вздох, чтобы успокоиться.

— Да, тяжёлые были дни, — звучит его ровный голос.

— С той поры всё и разладилось? — снова высовываюсь я из окна.

— Да. И вы внезапно стали невестой Его Величества.

— А Дамиан отступил?

— У него не было выбора. Как и у Георга. Любой из браков признали бы незаконным, кроме этого.

— Но ведь Катарина уже была помолвлена!

— Но ведь не замужем. В день её совершеннолетия Его Величество сделал предложение. И накануне свадьбы она сбежала. Вот и вся история, Ваша Милость. И мы как раз приехали.

Скрежещут цепи, опуская подъёмный мост через ров вокруг замка. Конь Актеона в ожидании перебирает копытами рядом с окном кареты.

— Это нечестно! — выкрикиваю я.

— Мне кажется, пару часов назад вы сказали, что это банальность, а не проклятье, — мягко улыбается мне Барт

Он пришпоривает коня, чтобы первым заехать на мост.

— Всё могут короли. Всё могут короли. И судьбами земли вершат они порой… — звучит, удаляясь, его бас.

Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король…

Глава 30

 Вот что за дурная привычка спорить. Выйдя из кареты, я и двух шагов не успела сделать по лестнице, а уже не согласна. И в этот раз с судьбой. С проклятьем, с ведьмой, с прогнозом погоды, с тем, что король женился не по любви.

Неправда, любил он Катьку, не надо «ля-ля». Или ему так казалось. Хотя… если совсем уж придираться, то венчали его всё же со мной, а не с Катькой и точно не по любви. Вот вечно эти ведьмы наведут тень на плетень, а оно может и выеденного яйца не стоит то проклятье. «Одно радует, — застываю я, так и не сделав третий шаг. — Раз наследнику обещано могущество, значит, как минимум он будет. А значит, надежда, что король будет жить, пока наследника не заделает — есть».

Никто тут и не думает сдаваться. И рожать наследников от Фогетта. Худая корова ещё не газель. А какой-то там родственничек — ещё не король. Тем более, что Мармеладик по рождению Фогетт, а не Рекс. Седьмая вода на киселе, в общем. Вычёркиваем.

— Генерал, — окликаю я Актеона, когда наши пути почти расходятся. Зря, добравшись вершины лестницы, он облегчённо вздохнул. Если он вздохнул. От меня так просто не отделаться. — Он знает, да? Что Катарина любила Фогетта?

— Есть очень много вещей, которые Он знает, Ваша Милость, — разворачивается генерал и начинает спускаться, безошибочно понимая, что мне ещё что-то нужно, — но которыми никогда и ни с кем не делится.

— Например, то, что жить ему осталось не больше года?

«Что?» — написано у Барта на лице.

— Отравленная рана в боку, которая его убивает.

— Нет, — качает он головой, словно я говорю глупости. — То есть, да, есть у него незаживающая рана, она постоянно вскрывается, и Шако борется с воспалением, но с такими ранениями живут годами. Если она показалась вам неизлечимой...

— Барт! Ты думаешь, мне просто так захотелось прогуляться по Мёртвому лесу до ведьмы? И уж поверь, я не из вредности решила сунуть туда свой любопытный нос. Георгу нужна её помощь. Если она, конечно, может помочь.

— Вы о чём, миледи?

— Барт, он умирает. Ему осталось жить не больше года.

— Нет. Я бы знал, — машет он головой так растерянно, что я охотно верю: сейчас весь мир рассыплется у него перед глазами на кусочки, когда он поймёт, что это правда.

— Это знаю я. Мне подсунули какую-то чумную сон-траву, а Его Величество выпил её по ошибке.

— Сон-траву?!

— Да, какую-то вашу местную «сыворотку правды». И я видела в его воспоминаниях вас с ним на охоте. В первый день женитьбы. Он не стал стрелять в лося. Ты расспрашивал его, почему он хмур, но так и не получил ответа. Это не простая рана, Барт. Отравленная. Какая-то знахарка сказала, что жить ему осталось не больше года.

— Чёрт!

— Орт, — поправляю я, когда потрясённый до глубины души Барт садится прямо в лужу на ступеньке.

— Орт, чёрт, какая разница, — в прострации качает он головой, ещё не смирившись с правдой. — И он не хотел, чтобы я знал? Чтобы излишне его опекал?

— Чтобы кто-то заподозрил его в слабости, — снова поправляю я. — Не подняли голову его враги. Не начали предавать друзья. Родственники заранее не стали драться за наследство. Именно так это обычно и происходит, Барт.

— А Шако? — в надежде поднимает он глаза.

— Он догадывается, — убиваю я его надежду. — Это Шако сказал мне про ведьму. И ещё он понятия не имеет, что в том бутыльке была сон-трава.

— Он не верит ни в какую магию, только в науку, — рассеянно качает головой генерал, снова взглядом ища у меня поддержки. — Но ведь что-то можно сделать?

— Я не знаю, Барт, — развожу я руками. — Может, именно поэтому я здесь. Но я здесь всего три дня. Чужая. Иномирянка. У меня нет инструкций. Мне никто ничего не пояснял. Никто ничего и не рассказывает. Но я должна поговорить с этой ведьмой, какой бы страшной она не была.