Западня
Шрифт:
Где оно, это безопасное место? Он перебрал в голове всех своих имперских друзей, прикидывая, к кому из них можно отвезти Принцессу, и отбрасывая одну кандидатуру за другой. Требовалось найти спокойный уединённый дом, хозяева которого не станут задавать лишних вопросов, но согласятся ухаживать за своей гостьей, не умеющей даже причесаться самостоятельно, как за особой королевской крови. Многоликий усмехнулся: о том, что Эрика как раз и есть такая особа, им знать необязательно. Матушка Аржни — вот кто приютит беглянку! Он вспомнил приветливое южное побережье, старую усадьбу, скрытую в глубине фруктового сада, и её добродушную, заботливую и совсем не любопытную хозяйку.
От мысли, что придётся оставить Эрику и уехать, Феликсу стало тошно. Значит, именно так и нужно поступить — пока всё не зашло слишком далеко!
Он будет навещать её время от времени, покуда не наступит момент, подходящий для её возвращения домой — скорее всего, в газетах напишут о том, что его величество снова овдовел. Денег у Многоликого достаточно, принцессины драгоценности продавать ни в коем случае нельзя — у Эрики должен быть запас на чёрный день, неизвестно, сколько продлится её изгнание. Хотелось бы верить, что не слишком долго.
Он взял со стола кошель с украшениями, которые, ему чудилось, всё ещё хранили тепло её тела, и переложил туда дорогие игрушки из её сумки. Увесистая пухлость кожаного мешочка его порадовала: даже если с ним самим что-нибудь случится, голодной и холодной смертью девочка точно не умрёт.
Феликс спрятал мешочек в тайник, затем, стараясь не шуметь, убрал со стола остатки позднего ужина; на пол, который, в самом деле, был уже совсем тёплым, бросил запасное одеяло — и замер в замешательстве. Усталость боролась в нём с брезгливостью: он был измотан не меньше Принцессы, но отчаянно хотел вымыться и поменять одежду. Брезгливость победила: оборотень тяжело вздохнул и отправился топить баню.
Полчаса спустя он с наслаждением плескал в себя горячей водой из кадушки, смывая не только пот и грязь, но все те боль, страх и мерзость, которые, казалось, налипли на него в подземелье. Как только гадкие тюремные тряпки вспыхнули и запылали в печи, Многоликий, наконец, почувствовал себя освобождённым — замок Эск бесповоротно остался в прошлом. Противореча своим недавним решениям, Феликс позаботился о том, чтобы Эрике, когда она проснётся, было приятно на него смотреть. Он надел белую льняную рубашку — лучшую из тех, что хранил в этом доме, — и побрился перед мутноватым осколком зеркала, рассматривая своё лицо с непривычным критическим вниманием.
После этого, потушив свечу и лампу, со стоном утолённого желания он растянулся на одеяле — и в ту же секунду уснул сладким здоровым сном без тревоги и сновидений.
Пробуждение было таким же здоровым и сладким. С лёгкостью вскочить на ноги, потянуться до хруста, коснувшись ладонями потолочной балки… Оказывается, вот оно, настоящее счастье — быть свободным и сильным, как прежде, и знать, что ты хозяин своему телу и своей жизни!
Принцесса ещё спала, теперь она лежала на спине, во сне щёки её разрумянились, на губах играла едва уловимая улыбка — Феликс мимолётно приласкал взглядом свою гостью. В окна сочился жиденький свет зимнего утра, в доме стало прохладно, печь остывала, а дров рядом с ней больше не было — последние были потрачены ночью на обогрев бани. Физическую работу Многоликий любил, а потому, не откладывая, нашёл в сенях топор и отправился на поиски подходящего полена.
И так увлёкся, раскалывая на мелкие щепки здоровенный сосновый чурбан, что даже не заметил, как Эрика вышла на крыльцо. Только остановившись, чтобы вытереть вспотевший лоб, он ощутил, что на него кто-то смотрит. Обернулся —
и правда, вот она, Принцесса, стоит на верхней ступеньке, в своей вышитой шубке и в сером капоре поверх распущенных волос, синие глаза сияют, улыбается, но улыбка почему-то слегка виноватая.— Доброе утро! — воскликнула девушка, встретившись с ним взглядом. — Здорово у вас получается!
— Доброе утро, — неожиданно охрипнув, отозвался Феликс. — Выспались, ваше высочество?
— Ещё как! — она шагнула вперёд, но не ступила в сугроб, а заскользила над ним, как будто танцуя.
Многоликий впервые видел её летающей. До сих пор он летал вместе с ней, оба раза будучи едва живым — сначала от боли, потом от страха, — и, признаться, не слишком хотел повторения. Но когда тонкая девичья фигурка порхала и кружилась посреди сказочного снежного леса, это было волшебное зрелище!
— Вы созданы для полётов, — от всего сердца сказал он, когда она приблизилась и опустилась на утоптанный снег, чтобы стать с ним вровень.
Эрика шевельнула плечом:
— Наверное! — и смущённо проговорила: — Феликс, простите меня… я только сейчас поняла, что спутала вам все карты своим побегом. Если бы не я, вы бы уже плыли в Новые Земли, верно?
Опять она извиняется, несносная девчонка!
— Я же говорил, не смейте просить у меня прощения, — проворчал он. — Никуда бы я не уплыл, пока не убедился, что вам не грозит опасность.
Эрика открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент морозную тишину прорезало заливистое ржание. Беглецы одновременно вздрогнули и обернулись на звук. Из глубины леса выкатились маленькие сани, запряжённые мохноногой каурой лошадью в сизой попонке, промчались было мимо дома, но резко остановились неподалёку. Щуплый невысокий пассажир, крест-накрест обвязанный вязаной женской шалью поверх тулупа, выбрался из-под полости, вытащил за собой трость, помахал рукой Многоликому и Принцессе:
— Друзья мои, как я счастлив, что вас нашёл! — и заспешил к ним по протоптанной Феликсом тропинке.
Перед ними был предатель Пинкус собственной персоной.
Глава восьмая,
в которой Принцесса и Многоликий получают послание из прошлого, торопятся осуществить свои мечты и видят вещи такими, каковы они на самом деле
Будь Пинкус молод и силён, жизнь его, вероятно, закончилась бы в ту же минуту — Многоликий сохранил привычку оборачиваться медведем в моменты гнева. До сих пор поведение зверя всегда подчинялось человеческому разуму, но сейчас человек ощущал себя загнанным в угол. Он знал, что должен бежать, но как он побежит без Принцессы? И как он побежит вместе с ней, если негодяй старьёвщик привёл с собой королевскую стражу? В том, что дрянной старикашка пришёл ещё раз поживиться, Феликс не сомневался. Броситься на виновника своего провала, рвать на части дряблую плоть, упиваться вкусом крови… На глаза, предвещая беду, упала красная пелена.
Но Пинкус был дряхлым и слабым — это его и спасло. Напасть на него было то же самое, что напасть на ребёнка. В его бледном лице отразились такие искренние изумление и страх, что Многоликий, сделав шаг назад, медленно выдохнул и усилием воли подавил приступ ярости. Топор, впрочем, не выпустил.
— Дорогой мой, что с вами? — пролепетал старик, хватаясь за сердце. — Мне показалось, вы хотите меня убить!
Он пошатнулся и едва удержался на ногах, всем телом навалившись на трость, но Феликс не предложил ему руку. Ровным голосом подтвердил: