Западня

В ту же секунду горностай вырвался из-под шарфа, свалился на пол и, ни секунды не мешкая, совершил превращение.

— Ступайте в дом, ваше высочество, — велел Многоликий и отступил к стене. — Я пока запру.

Она нащупала перед собой ещё одну, незапертую дверь, за которой обнаружилась длинная комната с громоздкой печью, низким потолком и дощатым полом в призрачных лунных бликах. Феликс, вошедший вслед за ней, зажёг керосиновую лампу, и в её свете Эрика увидела, что он встревожен. Подняв лампу на уровень головы, он впился взглядом в лицо Принцессы и с облегчением воскликнул:

— Красные!

— Что — красные?! — изумилась она.

— Щёки у вас красные, ваше высочество. И нос. Значит, вы их не обморозили — иначе бы они побелели.

Она улыбнулась холодными непослушными губами:

— Не обморозила. Но ветер был сильный — я замёрзла. А вы?

— Замёрзну, если сейчас же не растоплю печку, — проворчал он, отодвигаясь от неё.

Поставил лампу на грубый некрашеный стол напротив двери, снял с крючка при входе чёрный тулуп, набросил его поверх своей робы и сел на корточки перед печной заслонкой, подле которой аккуратной стопкой были сложены дрова. Эрика ощутила внезапный укол сожаления — она успела соскучиться по Многоликому-человеку за те часы, пока его не видела, и теперь хотела не просто наблюдать, как ловко он управляется с печью, и любоваться его чеканным профилем, но слушать его и встречаться с ним глазами.

Принцесса не бывала раньше в сельском доме и сейчас получила бы массу новых впечатлений, если бы обошла его и осмотрелась. Но она была настолько вымотана, что стояла у входа, не шевелясь и глядя только на Феликса, пока в печи не зашумел огонь. Волна тёплого воздуха окатила девушку ещё до того, как Многоликий, отряхивая руки, поднялся, проверил, открыта ли вьюшка, и сообщил:

— Готово. По-моему, в этой печке запрятали какую-то магию. Я не нашёл, какую и где, но всякий раз вижу результат — дом прогревается мгновенно!

Эрика кивнула и расстегнула ремень на сумке, но удержать её не смогла — сумка упала с тяжёлым стуком. Потянула с головы шапку, размотала шарф, взялась за шубку — и Феликс тут же оказался рядом, чтобы подобрать предметы, один за другим летящие на пол, и сложить их на сундук у двери. Сочувственно поинтересовался:

— Устали, ваше высочество?

— В жизни так не уставала, — призналась Принцесса.

Она и представить себе не могла, что бывает такая усталость — бездонная и оглушительная, как обморок!

— Сейчас поедим, и спать, — пообещал он.

— Я совсем не хочу есть. Пить только…

— Скоро будет питьё. А мне без еды никак, — вздохнул Многоликий. — Сегодня было слишком много превращений, это изнурительно, — он выдвинул из-под стола большую прямоугольную корзину и стал доставать из неё коробки и жестянки, поясняя. — Чай… мясо… сухари… сухофрукты… Может, вы всё-таки поедите, ваше высочество?

— Нет-нет, — Эрика на ватных ногах переместилась к столу и села на лавку. — Буду только чай.

Он опять умолк. Вернул на место тулуп, в котором больше не было необходимости. Из бочки в углу налил воды в закопчённый крутобокий чайник, поставил его на плиту и начал с сосредоточенным видом вскрывать жестянки. Принцесса согрелась, вышла из оцепенения нескольких последних минут, и тут же на неё нахлынуло ощущение неправдоподобности момента. Она одна, без отца и без охраны, глубокой ночью, в какой-то глухомани, вдвоём с мужчиной, с которым четыре дня назад не была знакома, и сложно представить, что её ждёт впереди… быть не может, чтобы всё это происходило наяву! Попыталась облечь ощущение в слова:

— Поверить не могу, Феликс, что мы сбежали. Неужели мы действительно это сделали?!

— Выходит, сделали, — он бросил быстрый взгляд на неё и продолжил заниматься едой. — Самому не верится, если честно.

Ей захотелось утолить любопытство:

— А что Аксель? Взял и сходу согласился нам помочь?

— Представьте себе, взял и сходу согласился! — хмыкнул Многоликий. — Сдаётся мне, ваше высочество, ваш жених — в глубине души такой же любитель приключений, как я. Мне даже жаль, что у нас с ним больше не будет никаких… общих дел. Он прочитал вашу записку и мгновенно понял, чего мы от него хотим — у него, знаете ли, даже глаза заблестели от азарта! Мне почти ничего не пришлось ему объяснять. Вы были правы, в автомобилях принц разбирается, так что добыть ёмкость с топливом и поджечь башню для него труда не составило…

— Надеюсь, её быстро потушили, — башню Эрике было жаль, хотя дело, безусловно, того стоило. — А весной там всё равно продолжат реставрацию…

— А башню, в которой вы живёте, давно реставрировали? — неожиданно серьёзно спросил Многоликий.

— Двенадцать лет назад, перед тем, как я там поселилась.

— Всю, от чердака до подвала?

Принцесса подняла брови:

— Наверное. Я плохо помню… маленькая была. А что?

Вместо ответа он задал ещё один вопрос:

— Ваше высочество, а правда, что в прежние времена она называлась Башней Серафимов?

— Ну да, называлась. А почему вы спрашиваете, Феликс?

— Просто так, — отмахнулся он, но в его интонациях ей почудилось нечто многозначительное; на расспросы, однако, сил не было.

Тем временем дом наполнялся смолистым сосновым теплом, в печи трещали поленья, а чайник пыхал паром. Многоликий заварил чай, поставил на стол две больших керамических кружки и сел напротив Принцессы. Подцепил ножом и, жмурясь от удовольствия, положил в рот большой кусок консервированного мяса, смачно захрустел сухарём. Принцесса оплела пальцами кружку, жар от которой потёк по рукам вверх.

Когда Эрика сюда вошла, каждый её мускул был напряжён после перелёта, но теперь напряжение уходило. Плечи опустились, веки налились дремотной тяжестью. Из-под ресниц она смотрела на своего визави — её не смущало больше, что он при ней поглощает пищу. Сквозь сплошную пелену утомления в ней одно за другим прорастали новые, доселе ей неведомые желания. Обойти стол и сесть на лавку рядом с Феликсом. Взять ладонями и развернуть к себе его лицо. Перехватить и долго-долго удерживать его задумчивый сумрачный взгляд. Прильнуть щекой к его щеке, пригладить взъерошенные волосы — узнать, каковы они на ощупь. Узнать, каковы на вкус его тонко очерченные твёрдые губы…

— Что-то вы и не пьёте, ваше высочество, — озабоченно заметил Многоликий, расправившись с содержимым первой жестянки, — чай остынет!

Эрика растерянно моргнула:

— Я пью, пью! — помотала головой, прогоняя морок, и пригубила напиток.

Он оказался чуть горьковатым и удивительно вкусным, с запахом летнего солнца и лесных ягод, кружка опустела очень быстро. В сон клонило всё сильней, комната, скупо освещённая керосиновой лампой, начала медленно кружиться по часовой стрелке.