Запах разума

Он здорово меня удивил - похоже, понял.

– Вот так - лгин-го, весело и глупо. Скорпионы, красные сороконожки...
– и я видел, как ему отвратительно. Как законченный синячина отвратителен породистому трезвеннику. Но Цвик понял, это было удивительно и, пожалуй, грустно.

– К сороконожкам можно так привыкнуть, чтобы ошалеть до полной дури?
– спросил я, и Цвик грустно согласился.

– Значит, ты понимаешь про алкашей?

– "Алгаж" - это тот, кто привык к сороконожкам или скорпионам? Потерял "я"?

– Да.

– Им тяжело помочь. Они умирают. Это неверный выбор.

– Но среди Кэлдзи таких нет?

– В хорошем доме таких быть не может. Это - порченые гены.

– Значит, у вас алкаш тоже может замёрзнуть на улице?
– сказал я. Не порадовало, но... я же - человек, мне уже было стыдно до острой боли где-то под рёбрами, стыдно за людей. А раз у лицин тоже попадались такие фрукты - можно было не стыдиться хотя бы этого.

А Цвик печально шевельнул ушами и утвердительно моргнул. У них веки демонстративно опустить-поднять - как у нас кивок. Я увидел, что он этим тоже не гордится.

И ещё я понял, что мир лицин - тоже не эдем, а они - не ангелы ушастые. Мне даже стало на секундочку полегче - пока я не вспомнил про войны.

Цвик в это время тоже что-то обдумывал. И спросил, ужасно смущаясь - от него пахло младенцем и цветочным мёдом, "я - неопытный птенец или весенний цветок, не сердись, если ужасно ошибусь":

– Дзин, а Зергей кого-нибудь убивал? В вашем мире?

Я аж задохнулся.

– Нет, конечно! Что ты!.. а, ты про нож? Нет, не убивал, конечно. Он... ну, как тебе сказать... он пугает. Делает вид, что может и убить. Чтобы те, кто вправду может, к нему не цеплялись. Как-то так.

Цвик расслабился, и очень заметно: у него даже усы больше не нацеливались вперёд, а распустились в стороны. Я его успокоил.

– В вашем мире бывают такие тяжёлые конфликты...
– сказал Цвик медленно, будто пытался что-то обдумать или представить себе.
– Убить - не "хен-кер"...

– Вообще-то, убить - "хен-кер", - сказал я.
– Но... как бы... ну... у нас же нельзя наложить биохимическое табу. А словами многим и не объяснишь.

– Есть такие глупые?
– удивился Цвик.
– Или такие злые? Или чарг... не чуют чужую боль? Тупые? Каменные, деревянные, как те генетики, которые "цанджач"?

Но тут мне пришла в голову ещё одна мысль.

– Цвик, - сказал я, - а вот если... Ну, вот Кэлдзи принадлежит эта земля, да? Сад. Лес вокруг. А если она кому-нибудь другому понравится, и её захотят отобрать? Ну, какие-нибудь бродяги соберутся вместе и решат...

Цвик удивился до глубины души:

– Это же "хен-кер"! Есть "до-рди", защита. Её ставят "гзинз-рди", как Лангри. А все...
– наверное, он сказал "разрешения" или "пароли", - всегда у матриарха. Ты думаешь, может прийти кто-то злой? Кто может забрать чужое без спроса - вор?

Ему это было даже смешно. Думая о том, как забавно, что я простых вещей не понимаю, Цвик немного развеселился, а я чувствовал себя виноватым, что сейчас снова его огорчу. Но хотел договорить.

– Понимаешь, - сказал я, - у нас защиты нет.

И умница-Цвик сразу всё понял. Ему даже не потребовалось объяснять. Но радости ему эта мысль не прибавила.

– Я догадался, зачем Зергей носит этот нож, - сказал он.

– И зачем он ходил с дубиной. Вы можете только драться, да? Если кто-то нарушает табу, вы ничего не можете сделать, только бить его. Палкой. Или ножом. Чтобы остановить.

– Да, братишка, - сказал я.
– И вот представь: какой-нибудь клан живёт бедно, а твой - богато. И те, кто бедно, думают: надо пойти к этим жирным и всё у них забрать. И идут толпой. И можно только драться. Не хочешь, чтобы твоих сестрёнок и маму убили и всё отобрали - надо пришлых убить.

Цвик поднял страдающие, но понимающие и даже сочувствующие глаза.

– Ты ходил?

– Ты почти угадал, - сказал я.
– Меня уже начали учить. Нас всех уже начали. Ну это... отбиваться, если кто придёт. Или пойти с нашей толпой. Мне это не нравилось и Артику не нравилось, но нельзя у нас отказываться, "хен".

И Цвик сделал радостный вывод:

– Так вы сбежали! А я так и думал.

– Почти, - сказал я.
– Почти что сбежали.

Я чувствовал себя таким уставшим, будто целый день грузил кирпичи. По-моему, Цвик тоже устал, но старался не подать виду.

Цвик ткнул меня носом в нос. Улыбнулся:

– Ты пахнешь мыслями. Грустными мыслями. Хочу, чтобы стало веселее - завтра праздник. Нганизо родит ребёнка Чероди, это славно, да? Будем радоваться, Дзин - и делать что-нибудь хорошее.

– Насчёт хорошего - пойдём в сад?
– предложил я.
– Может, надо кому-нибудь помочь?

Цвик сделал запах "хорошо", и мы вместе пошли вниз. У меня на душе стало чуть-чуть легче. Мне не надо было рассказывать, как на самом деле выглядит война. Цвик как-то представил её себе - и ладно. Пусть так - в общих чертах.

Иначе - как объяснить, что у нас вся планета могла бы быть "цанджач", если бы мы умели так вот биохимически проклинать? По части ненависти лицин до нас, землян, явно далеко.

Я шёл рядом с Цвиком и не знал, завидовать лицин с их хитрой системой или радоваться, что у нас нет этого встроенного биохимического оружия. Потому что, подозреваю, у любой тётки в автобусе, у любого гопаря с похмелья - хватило бы ненависти к соседям по планете на целый "цанджач", запросто.

А та ненависть, которую наши СМИ поливают бензином, как костёр, - ненависть, вспыхивающая перед войнами, делёжка территорий, выяснение, кто прав, всякий нацизм и прочая дрянь, - просто сожгла бы весь наш мир к чёртовой матери. И всё.

День был очень тёплый, солнце светило - но мне было зябко от этих мыслей.

Арди

Я беседовал с Чероди о политике. И о дипломатии. Масштаб поражал воображение.

Я догадывался, но не мог себе представить до конца: нити грибницы, соединяющие поселения лицин, сплетались в глобальную информационную сеть, в живой Интернет, через который шли новости - и через который договаривались друг с другом кланы профессионалов.