Запасные книжки

* * *

– Что ты приходишь так поздно? Только я заснула – ты грохочешь…

– Я с работы, я не грохочу. Просто хожу.

– Нечего ходить.

– Может быть, мне умереть?

– Умри.

* * *

Всё-таки мы недооцениваем.

* * *

Если духовной жаждою не томим, то следует со всей искренностью предаться деньгам. Большинство же,

исчерпав в молодости духовный запас и чувствуя это, медлит, колеблется, стыдится. Напрасные плебейские сомнения. Всё же был бы выигрыш в истинности самоощущения.

* * *

Я нахожусь всегда там, где другие умерли бы от счастья.

* * *

В. Ходасевич:

УтроНет, больше не могу смотреть яТуда, в окно!О, это горькое предсмертье, –К чему оно?Во всём одно звучит: «РазлукеТы обречён!»Как нежно в нашем переулкеЖелтеет клён!Ни голоса вокруг, ни стука,Всё та же даль…А всё-таки порою жутко,Порою – жаль.1916 ВечерПод ногами скользь и хруст.Ветер дунул, снег пошёл.Боже мой, какая грусть!Господи, какая боль!Тяжек Твой подлунный мир,Да и Ты немислосерд,И к чему такая ширь,Если есть на свете смерть?И никто не объяснит,Отчего на склоне летХочется еще бродить,Верить, коченеть и петь.1922

Чтению некоторых стихов Ходасевича сопутствует состояние, о котором он сказал:

«Так бывает почему-то: ночью, чуть забрезжат сны – сердце словно вдруг откуда-то упадает с вышины».

Или:

«Только ощущеньем кручи ты ещё трепещешь вся – лёгкая моя, падучая, милая душа моя».

В его стихах есть этот взмах, испуг,

замирание – непредвиденная ступенька на уже, казалось бы, ровной площадке лестничного марша.

Стихотворение «Вечер» («Тяжёлая лира»).

Лёгкая неточность рифмы: два последних слова двух последних строк каждого четверостишия заканчиваются мягким знаком. Постоянство этой неточности соблюдено с уверенным мастерством. «Падая», оступаясь в мягкий знак, дыхание замирает; легкий сдвиг, едва заметное несоответствие рифмы, словно намёк на дисгармонию смертного сердца и долгого подлунного мира, приоткрывает неожиданно новую даль стихотворения – «Боже мой, какая грусть! Господи, какая боль!» – заставляет изображение поколебаться, без ущерба, впрочем, для чёткости. Так меняет положение предмет, когда смотришь на него, прикрывая то один глаз, то другой. Эта «мягкость» мягкого знака вполне смысловая, противостоящая непреклонности мира, судьбы. Жёстко звучит: «Тяжек Твой подлунный мир, да и Ты немилосерд» – подчёркнутая жёсткость двух согласных подряд.

«О вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, о, как ты бьёшься на пороге как бы двойного бытия!» Неслучайно и время дня – вечер, время сумерек, перехода.

Или – «Утро» («Путём зерна»).

Тоже три четверостишия и то же противостояние. «Во всём одно звучит: „Разлуке ты обречён!“ Как нежно в нашем переулке желтеет клён».

Техника исполнения напоминает «Вечер». Рифма и здесь старательно выверена, с тем же постоянством лёгкой неточности в нечётных строках.

Порядок последних букв в рифмующихся строках:

1-е четверостишиеТ, Р, ЕР, Т, Е2-еЛ, У, КУ, Л, К3-еТ, У, КУ, Т, К

Один из винтиков механизма, который должен выразить: «А всё-таки порою жутко…» – именно этот перескок, запрыгиванье одной буквы за другую; в этом рациональном механизме есть какая-то мистика, хотя само восприятие интуитивно.

В этом простом опыте я хочу сопоставить слово

с клавишей, которая способна заставить не только зазвучать инструмент (не инструмент-стихотворение – он само собой зазвучит, – а инструмент-восприятие), но и, скажем, сдвинуть его с места. Вполне реально передвинуть, что, примерно, соответствовало бы мистике, сопутствующей рационально-рассчитанному перепрыгиванию буквы.

Будем помнить при этом, что до конца «специально» так не написать. Что точно выверенное правило поддержано стихией, «подсказывающей», как не выпасть из правила. Этой стихии нравится порядок, потому что ей проще было бы ему не следовать. Ей нравится сложная задача своего усмирения. Поэт бережёт механизм рифмы, найденной стихийно, на протяжении уже всего стихотворения, наивно полагая одолеть хаос этой конструкцией-гармонией («…душа в заветной лире мой прах переживёт и тленья убежит…»).

Так бывает почему-то:Ночью, чуть забрезжат сны –Сердце словно вдруг откуда-тоУпадает с вышины.Ах! – и я в постели. ТолькоСердце бьётся невпопад.В полутьме с ночного столикаСмутно смотрит циферблат.Только ощущеньем кручиТы ещё трепещешь вся –Лёгкая моя, падучая,Милая душа моя!

Лишняя гласная в рифмующихся нечётных строках – это и есть «ах», «ощущенье кручи».

Разве у Тютчева в стихотворении «Как над горячею золой…» буквально не вспыхивает последняя строка двумя гласными: «О Небо, если бы хоть раз / Сей пламень развился по воле – / И, не томясь, не мучась доле, / Я просиял бы – и погас!»?

Р. S.

У господина Н.:

Вечер дымчат и долог:я с мольбою стою,молодой энтомолог,перед жимолостью.О, как хочется, чтобытам, в цветах, вдруг возник,запуская в них хобот,райский сумеречник.Содроганье – и вот он.Я по ангелу бью,и уж демон замотанв сетку дымчатую.

Не зря ему мерещился Кончеев (знал ли старательно не пошлый Набоков, как время ухмыльнётся над фамилией его героя?), не зря, – он сам над своей безупречной рациональностью проставлял слегка неточное ударение (ср. чётные строки) и убивал двух зайцев: зайца изящества и некоего метафизического зайца, о котором никогда, впрочем, нельзя сказать определённо – был ли он убит.

* * *

О.: «Барды – это раздел анатомии».

* * *

Разговор дочери с матерью:

– Одолжи мне 300 рублей.

– Хорошо. Но ты знаешь, что это за деньги?

– Нет.

– Это на случай, если с нами (она имеет в виду мужа) что-нибудь случится…

Какой эвфемизм… Боязнь прямого слова, кстати, доказывает, что Слово есть, что оно может быть страшным (в религиозном смысле – Страх Божий).

Именно оголтелые атеисты в наибольшей степени

избегают прямого слова.

* * *

Иллюзорность так называемой реальности вне сомнений, когда видишь, как она испаряется на огне более сильной «реальности». Боль, скажем, «реальнее» наслаждения – она легко его подавляет.

(Духовные учителя, умирающие в физических муках и призывающие учеников быть свидетелями их спокойствия, указывают на выход из этого тупика. Печально, что выход из него является одновременно порогом безмолвия.)

Человек как бы всё время своим присутствием обесценивает реальность, и она исчезает на его глазах.