Записки гайдзина
Шрифт:
Я обошел дерево и приблизился к храму. Под его широкой крышей тянулись вырезанные из дерева цветы и птицы, драконы и тигры. Мощные столбы были покрыты благородными трещинами. Над входом висел медный гонг с длинной веревкой. На огороженную перилами галерею, как и полагается, вела широкая лестница. А по обе стороны от лестницы росли два кактуса.
Я не поверил своим глазам. Я видел много разной флоры на храмовых дворах. Видел катальпу и павлонию, фермиану и леспедецу, османтус и бересклет. Был знаком со священным деревом сакаки. Хорошо представлял,
Как там сказано у Дайсэцу Судзуки? «Интеллект есть периферийный работник, бросающийся из одной крайности в другую»? Вот-вот...
Отведя смущенный взгляд от кактусов, я прочел деревянную табличку:
«Так как настоящий храм воздвигнут в честь Будды Шакьямуни, при молитве благоволите произносить: Слава Будде Шакьямуни».
И в самом деле. Сколько можно восхвалять Амиду? Давно пора воздать честь основателю религии. В конце концов, я индоевропеец. Наши языки перекликаются. Пусть Будда меня разбудит.
Я ударил в гонг, ткнулся носом в сложенные ладони и пробормотал:
– Наму Сякамуни Буцу...
Послышался шум автомобиля. Сперва еле различимый, он яснел, нарастал, близился – и затих. Хлопнула дверь. Захрустел гравий. Еще через минуту я ощутил на затылке взгляд и обернулся.
На меня смотрел коренастый мужчина лет пятидесяти. Кроссовки, джинсы, майка, бейсбольная кепка. Изучающий прищур.
– Добрый день, – сказал я.
– Добрый день, – отозвался он. – Нравится?
– Очень...
Мужчина подошел к бронзовому дракончику, неторопливо выпил ковш воды. Потом, сняв кепку, обнажил бритую голову и облил ее из ковша. Растер пятерней мокрый череп, блаженно крякнул:
– Хорошо!
И водрузил кепку обратно. Я спустился по ступенькам храма, подошел к нему поближе.
– Вы настоятель?
– Угу.
– Позвольте вопрос. Тут у вас кактусы растут, первый раз такое вижу...
– Кактусы?.. Так это жена разводит... Вы откуда?
– Из России.
– М-м-м...
(На секунду у меня возникла надежда, что этим «м-м-м» и ограничится его реакция на мои слова. Что за этим «м-м-м» не воспоследует сакраментальное продолжение, зашитое в японские мозги, как безусловный рефлекс. Увы...)
– В России холодно, да? – спросил бонза.
– Да, необычайно холодно.
– В университете работаете?
– Совершенно верно.
В моем заднем кармане каким-то чудом оказалась визитная карточка.
– Уадыму Суморэнсуки, – прочитал он. И достал свою:
Макото Танака
храм Уммодзи
– Будем знакомы.
– Очень приятно.
Танака-сан потер ладонью могучую шею.
–
В бейсбол играл... Вспотел...– Выиграли?
– Ага. В школе спортивный праздник был. Отцов на две команды разбили...
– А детей?
– У детей своя программа. Бегали-прыгали...
– Тоже вспотели?
– Наверное. Вон мой, стесняется...
Из-за угла храма высовывалась круглая пацанья рожица.
– Иди уроки делай! – крикнул Танака-сан.
Рожица исчезла, и на ее месте возникла стройная женская фигура.
– Погляди, Хироко, какой у нас гость!
На лице Хироко нарисовалось ожидание чуда. Она сделала несколько робких шагов навстречу мне и взволнованно спросила:
– Hablas Espa~nol?
– No, – опешил я. – English... Nihongo... И это... Russo!
– Russo... – повторила она разочарованно и перешла на японский. – Из России?
– Из России. А вы?
– Из Аргентины.
– На историческую родину вернулись?
– Вернулась...
Прителепал рыжий спаниель, обнюхал меня и лизнул в руку.
– Это и есть «злая собака»?
– Ха-ха! – Танака-сан покатился со смеху. – Читаешь иероглифы?
– Немножко...
– Это еще мой прадед написал. У него правильная собака была, злая. А у меня неправильная.
– Зато симпатичная!
– Глупая она у меня...
– Я вот еще хотел спросить – что это за дерево в середине?
– Это персик. Он весной цветет красиво. А плодов не дает, такой сорт.
Хироко подалась к мужу и что-то прошептала ему на ухо. Он посмотрел на нее. Потом на меня. И сказал:
– Ты вино пьешь?
– Пью.
– Нам тут аргентинского прислали. Хочешь попробовать?
– Не откажусь.
– Сейчас принесу.
Через минуту он вернулся с бутылкой вина и стопкой пластиковых стаканов. Под облетевшей веткой персика Хироко расставила походный гарнитур из складных табуреток и миниатюрного столика. Мы расселись вокруг, и Танака-сан взялся мощной дланью за штопор.
– Странно, – произнес я. – Пять минут знакомы, а вы меня уже за стол усадили. Непривычно...
– Да уж, – сказала Хироко. – Это в Японии не принято. Но мы так далеко живем, к нам так редко кто-нибудь заглядывает... Тем более иностранец.
Чпок!..
– Как же вас сюда занесло?
– По программе репатриации. Сначала на заправке работала, а потом у нас бухгалтер умер, и Макото приехал обряд совершить. Вот и совершил.
– Прошу! – Танака-сан протянул мне прозрачный мнущийся стаканчик с рубиново-красной жидкостью. – Давайте сделаем кампай!
– Кампа-а-ай!
Напиток оказался плотным и в меру терпким.
– Вкусно! – похвалил я.
– Конечно, – сказала Хироко. – В магазине такого не купишь.
Бонза набулькал мне еще полстакана и спросил:
– А ты в бейсбол играешь?
– Нет, не играю. Я этой игры вообще не понимаю.
– Чего там понимать?
– Ну... Не понимаю ее достоинств. Бывает, включу телевизор и смотрю, как они ходят туда-сюда, готовятся, занимают позицию, чего-то ждут... А потом раз! – мячик кинули, отбили, кто-то куда-то побежал – и всё. И опять они ходят, готовятся... Никакой динамики. То ли дело футбол!