Записки из страны Нигде

В ряде случаев месть имеет воспитательное значение. Для мстителя прежде всего важно, чтобы обидчик на собственной шкуре испытал несправедливость, боль и прочие страдания – и до печенок осознал, какой же феерической бякой он был.

Здесь стоило бы спросить: а не лень тратить время на воспитание того, кто причинил тебе вред? Других занятий нет, что ли?

Когда же я по-настоящему поверю, что желание отомстить является действительно сильным мотивом?

Месть – вещь очень архаическая. Око за око – это было до Нового завета.

И если персонажи живут в архаическом мире, если для их умерших по-настоящему важно напитаться кровью убийцы (без этого они не могут упокоиться с миром, и это реальная вера людей, а не дань некоей обветшавшей «традиции»), - тогда месть в произведении оправдана. В других случаях у нее должно быть иное обоснование.

В буржуазном обществе господствует индивидуализм. Самоценность человека как такового – «открытие» гуманистов и титанов эпохи Возрождения. Человек звучит гордо, открывает новые континенты, двигает научно-технический прогресс, создает материальные ценности и приучается к комфорту. Все эти вещи - очень хорошие сами по себе - в буржуазном обществе превращаются в самоцель. Есть у тебя собственность – ты личность и имеешь право на самовыражение. А там, где господствует индивидуализм, высшей ценностью человека является он сам.

Отсюда и главный принцип детективов – всегда искать «денежный след», потому что «где сокровище твое – там и сердце твое». Где сокровище буржуа? В его кубышке. Не потому он любит деньги, что псих какой-то, а потому, что деньги делают его Человеком с большой буквы. Покушение на деньги – это покушение на жизнь, на место в обществе. Поэтому того, кто разорил буржуа, следует настичь и жестоко покарать (отомстить ему). Разумеется, отобрать у буржуа собственность – месть гораздо более жестокая, чем убийство. Ну и не без пользы для себя лично.

Иначе выглядит хорошо обоснованная месть в произведениях, где речь идет о восстановлении поруганной чести. Сплошь и рядом встречаются герои, которые жаждут вернуть себе доброе имя, для чего им требуется добиться справедливости и вывести злодеев на чистую воду. Обычно в таких случаях мы имеем дело либо с родовым сознанием, либо с тем, что осталось от этого родового сознания. Важно не «накормить» погибших кровью их убийц, не преподать убийцам некий урок («почувствуй на собственной шкуре, каково это»), - важно вернуть порушенный статус всему роду («мои дети не будут носить клеймо детей убийцы»).

В Библии, кстати, тема мести возникает только в Ветхом завете и только в этом ключе – восстановить поруганную честь (например, месть сыновей Иакова за Дину). Индивидуальная месть из вредности и обиды (буржуазный подход), а также месть чисто из вредности (педагогический подход) там, если не ошибаюсь, не практикуется. (Если вспомните примеры обратного, пишите).

Новый же Завет вообще отменяет месть как идею. Две тысячи лет жизни при Новом Завете – так или иначе этот текст оказывал влияние на европейские умы, - не могли пройти даром. Современного человека бывает трудно убедить в том, что месть является по-настоящему веским мотивом. Чаще всего заниматься такой нудной вещью, как месть, ему неинтересно. Это ведь нужно выжидать, подлавливать злодея, изучать его слабости, постоянно о нем думать, - словом, сделать его чуть ли не членом семьи. Спрашивается – зачем? Чтобы в последний момент посмотреть, как он корячится, жалкий и скучный? Чтобы перевоспитать? Просто потоптаться ради скоропреходящего злорадства? Жизнь и без того коротка, чтобы тратить ее на подобные нелепости. Если герой долго и мрачно вынашивает месть и затем ее совершает – что-то не так с этим героем, не пора ли ему попить таблеточек.

И вот еще какой момент: почему-то герои-мстители обычно начинают карать негодяев «снизу», сперва прижав исполнителя, который вообще почти не при делах (ибо сказано: «Не тот стреляет, кто за веревку дергает»), затем добираются до какого-нибудь менеджера покрупнее, и лишь затем, с боями и потерями, прорвавшись к основному виновнику злосчастия, например, продажному сенатору, внезапно именно ему сохраняет жизнь. Потому как тут-то героя и постигает озарение: «А мертвых все равно не вернуть!» Почему это озарение не пришло раньше, на уровне общения с киллером? Видимо, потому, что тогда сюжета бы не получилось. А жаль, кстати. Мне всегда хочется, раз пошла такая пьянка, чтобы грохнули именно продажного сенатора, шкуру такую. Но, видимо, срабатывают рудименты почтительности к чину и званию у самого автора: киллера шлепнуть можно, а на сенаторе следует остановиться.

Вывод из вышесказанного у меня на данный момент такой: месть может быть достаточно сильным побудительным мотивом, но при совершенно определенных специфических условиях. Либо герои должны на самом деле верить в силу вражеской крови, которая, будучи пролитой, успокаивает духов, либо речь должна идти о восстановлении чести и статуса члена семьи со всеми вытекающими последствиями (скажем, с судимостью на работу не берут – а сняли судимость, доказали невиновность, и все чики-пуки).

У меня осталось много вопросов по самому знаменитому роману о мести – «Графу Монте-Кристо». Но об этом я подумаю завтра.

Лайфхак

03:00 / 13.10.2016

У меня есть один лайфхак, которым я пользуюсь, если мое прикладное душеведение внезапно заходит в тупик, и я не совсем понимаю, как поступили бы персонажи, не похожие на меня: что ими двигало бы при совершении тех или иных поступков. Не знаю, поможет ли это еще кому-нибудь, но расскажу.

Если у меня появляются сомнения насчет человеческих побуждений, я ищу аналог в Библии. Обычно толчок для экшена, побудительный мотив отыскивается где-нибудь в Ветхом завете, а способ разрешения конфликта – в Новом. Это очень простой и удобный способ построения основного каркаса сюжета в рамках ментальности христианской культуры.

Литературные заметки в виде несбыточного интервью

03:00 / 13.10.2016

Как я уже много раз говорила, я люблю писателей. Зачастую я люблю их гораздо больше, чем написанные ими книги. Вероятно, писателей я люблю как женщина, а их книги - как мужчина, реализуя таким образом свою двойственность в качестве читателя.

Умерших писателей я люблю вместе с их книгами, совокупно, и, вероятно, таким образом я люблю их не как мужчина или как женщина, а как дух; дух же, не исключено, и является идеальным читателем, то есть андрогином.

Ну вот, по тому, какое я завернула вступление, нетрудно догадаться, с кем из недавно умерших писателей я сейчас попытаюсь поговорить.

С писателем, который во многом перевернул мое (и не только мое) сознание и показал мир - все тем же прекрасным миром, но в то же время и вывернутым наизнанку, как перчатка, которую принесла мне в зубах изысканная, практически фарфоровая борзая собака.

Взяв вместо блюда книгу и расположив на ее страницах буквы в произвольном порядке, погашу электрический свет и зажгу белые свечи, возложу пальцы на страницы и начну взывать:

– Дух Милорада Павича, пожалуйста, ответьте на самый жгучий вопрос, мучающий любого писателя! Как происходит, что одни книги становятся бестселлерами, а другие пишутся "в стол"?

– Почему человек нуждается в книге и как он ее себе выбирает? Предположим, что книга - это такой продукт, которым читатель питает то свое прошлое, то настоящее, а то будущее. Потребность в книге - это своего рода авитаминоз, который излечивается чтением. В тот или иной момент в вашем организме может возникнуть дефицит какого-нибудь витамина, например, витамина В, и пока вы не начнете его принимать, ваше самочувствие останется плохим. То же самое происходит и в случае интеллектуального авитаминоза - вы с радостью принимаете писателя, который предлагает вам своего рода "интеллектуальный витамин В". Если потребность в этом витамине обнаружится у более широкого круга читателей, писатель, предлагающий столь необходимый товар, начнет пользоваться спросом, его книги станут бестселлерами, а сам он "гением" и т.д. Возможно, что в это же самое время какой-то другой мастер создает "интеллектуальный витамин Е", который еще не пользуется спросом. Он обречен оставаться в тени до тех пор, пока в обществе не возникнет потребность в "витамине Е", и тогда к нему придет слава, возможно, посмертно... Писатель, предлагавший "витамин В" и объявленный гением, будет предан забвению, как только исчезнет потребность в этом веществе.