Записки «лесника»
Шрифт:
Борт плавно взлетел, я дремал, заботливо укрытый пледом – и пускал вонючих «шептунов» на всю авиакомпанию «Брюссельские авиалинии».
В отеле, где жил «Спартак», пытался всучить свою книжонку Титову.
Возмущённый Егор сказал, как отрезал.
– Ты не видишь, ми кушаем!
И только когда прозвучал магический пароль.
– Я от Ульянова, насчёт мебели – капитан внял моим мольбам.
Тут же торжественно был подписан экземпляр, прямо на полу, в коридоре возле номера.
Мимо прошёл Виталик Платонов, в шикарном «Рэдисоне» он
На ВИПе марсельского стадиона «Велодром» дядя абб дул в уши перепуганному Шавло:
– Это Андрей из Берлина – он написал «Наш ответ Чемберлену».
– Чего, чего?
– Так я и говорю, – молвит не совсем трезвый дядя абб
– Наш ответ Рабинеру!
– А-а-а… – и Шавло ищет мобильный.
Надо получить у Арнольдыча указание:
– Чего делать-то?
Но красавица жена осторожно дёргает его за рукав и Шавло призадумался:
– Давай книжку для контроля и проверки субординации…
Олигарх дядя абб смотрит на меня, но книжек «Просто wasy и Спартак» больше нет.
Все розданы настоящим русским патриотам с камарильей.
Шавло хмурится, глядя вдаль.
Мы уходим в буфет – отбиваться Божоле и фуа-гра.
Почтенные папики и худенькие тётеньки в норковых манто мечут харч, как в последний раз.
Высокая подача вина льётся рекой, любимое бухло олигарха «Сосикая» – в последнюю минуту выдул одутловатый папсик с лицом Саркози.
Но это лишь его троюродный брат.
Дюжие амбалы оттеснили нас вглубь зала…
После матча афроараб торговал «дёнер-кебабами» прямо возле «Велодрома». Окинув цепким взглядом покупателя, тут же складывал ему цену.
Плюс-минус пять евро.
Интересно, во Франции есть ОБЭП?
Портье нашего отеля, араб-алжирец, окончил Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Специальное подразделение.
Говорит по-русски.
– Пил ли водку в Рязани?
– Мусульмане не пьют!
– А три рубля шестьдесят две копейки – дороговато было…
Бутылку пива для Ульянова открыл глазом.
Совсем поздно ночью Ульянов захотел подкрепиться, и мы решили купить «Дёнер-кебаб» в ларьке у афроарабов.
Рядом трётся молодняк в спортивных костюмах с добрыми лицами гопоты и высохшие от лютых ветров норд-оста пожёванные биксы.
– Замажем на угощение, что ширевом торгуют, – говорю я и вспоминаю:
– Ширево и порево – это, братцы, здорево!
Ульянов крутит пальцем у виска и ласково молвит:
– У тебя крышу снесло от звёздной болезни и жахлой книжонки.
– Ребята просто тусуются и смотрят, кому бы дать пизды, без истерик и фанатизма…
Но спор принимает.
Через пару минут рядом тормозит «бэха» и кекс, весь на спортивном «найке», отдаёт «чек» прямо в руки водителю и тачка быстро отчаливает в сторону центра.
Пришлось Ульянову платить за еду и пиво – спор он проиграл, как и наш любимый клуб.
Эта же
самая стюардесса на обратном рейсе Брюссель – Берлин снова укрыла меня пледом и принесла пивка. При этом тёрлась сладкой «пелоткой» об руку и углублённо блестела декольте.А у меня обнаружился «спермотоксикоз», как у камер-юнкера младшего придворного звания в пору поллюций и революций.
Острава
Мрачный и пепельно-горький пердяевский городок Острава глядел во все свои польско-моравские щщи.
Серые облупленные здания и худосочные цыгане на цветах радуги, кружившие вокруг нас, как герои Киплинга, заставляли субтильно ежиться и тревожно вглядываться в ночную синь.
В сини блестели, как зажженные фаеры, мутные глазки выездюков Великого Клуба.
Они хлопали в такт проходящих мимо чешских омоновцев с огромными дубинками наперевес в форме хуя из книги рекордов Гиннеса.
Омоновцы проявили великодушие и разрешили бесплатно посрать в вокзальном сортире.
Сине-бритые затылки польских «качков-маргиналов» также не добавляли оптимизма.
Прокозлячая «келбаска» в буфете Главного остравского вокзала напомнила о пельменях серого цвета застойных семидесятых.
– Вот он, запах Родины! – подумал я, вгрызаясь в ещё недавно блеявшее невинное животное.
Рядом пристроился унылый Довженко, он пытался догнаться безалкогольным пивом.
Но Ульянов уже бегом бежал в спасительное купе ночного скорого поезда Острава – Прага, зажав билет в мозолистой руке.
Другой придерживал кепку «Китай – моя любовь» от «Дольче и Габбана» цвета «мать сыра земля».
Где-то далеко на вокзале остались гопник Гангстер со своей очаровательной спутницей, пьяный в гавно его друг Алексей, Алёшенька, сынок и другие антисоциальные элементы из числа юной поросли пятой волны.
Огромный стакан в пять литров с «Бехеровкой» цвета мочи полковой кобылы ещё долго колыхался и дрожал в неокрепших руках жителя дальнего Подмосковья.
Собачник – малобюджетник скупил все двойные розы «Банник»—»Спартак».
Его ждал табаш в пять накатов, выдвинулся в сторону Варшавы с пересадкой на семи «собаках».
И официантка.
Официантка, которая за кнедлики на шкварках и гуляш с пивком пыталась дать нам сдачи.
Вместо двух тысяч крон – сначала две, затем двадцать, потом двести – и лишь после безумного крика на чешском языке.
– Цо, чешска курва, охуела! – правильно сложила за обед.
В пивной «У Гуса», не Хиддинка…
Глоба и Швеция
Павел Павлович Глоба давно живёт в Берлине. Недавно с ним познакомился. Можно по разному к нему относиться, тем более, что многие считают его аферистом.
У меня на левой руке несколько родинок в форме созвездия Большой Медведицы.
Когда Глоба увидел, то оживился весьма и сделал совершенно неожиданное резюме.
– Нужно больше доверять интуиции, а не разуму.