Записки сутенера. Пена со дна

– И сифилис (говорю) уж тогда вместе с ней, и цинга. И пыточные кабинеты.

– Пыточные, обязательно пыточные. Комиссары. Звёзды. Перед каждым на столе наган. С зубами девушка столько-то, без зубов – двойной тариф! Ни чеки, ни карты не принимаются. Кстати, о деньгах, дорого всё. А нам платят гроши, тут у дворника жалование лучше. А мне нужно три тела на день, на это потребуется состояние, тысяч десять в месяц. Думай, Кадли, думай! Нужно выкручиваться! И спешить, спешить. Времени нет, жить нужно. И не люблю я без поцелуев, не нужно меня уговаривать, не полизать, ничего. Жопа – во какая, а в дырку палец не вставишь, сиси не пососёшь! Даже мять их не позволяет. Ещё, говорит, гони ей за это дополнительные. А я же упрямый, как посол, я даю. Отслюнявливаю последнее. Жена сидит без чулок, а я тут выбеливаю чёрные масти. В этих ведь сиськах, брат, заблудишься. Во какие! Надуты, как на демонстрацию. Цеппелины. Одно разочарование. А она только и ждёт, когда ты, наконец, уйдёшь. Дездемона. Лежит и терпит. Ты, спрашивает, немец? Губы надула. И ни хера ей не объяснишь! Ни на пальцах, никак. Душа человека – Потёмкин и его деревни. Я кончил, как застрелился!

Меня это тоже удручало. С ней (думаешь) по-человечески (всё кажется, она несчастней тебя, судьбой обижена), в кафе её пригласишь или в кино. А с ней буквально ни слова не скажешь, она как с Марса свалилась. Венера! У меня, была с понтом, подруга, сказала, говорит, ни одного фильма понять не могу, не знаю, зачем это нужно. И книг столько написано, зачем? С ума посходили! И правда (думаю), зачем столько книг? Чтобы добраться до Европы, она совершила немыслимое героическое путешествие, пересекла пустыню, прошла пешком тысячи километров, по пути родила двух детей, старшего потеряла, отправив его в багажном отделении самолёта (он там замёрз). Она скрывалась, бежала, её ловили, сажали, отправляли обратно, она совершала побеги, защищалась от насильников. Она кого-то убила, ей чуть не выбили глаз, наконец, добралась-таки до земли обетованной.

– Слава тебе Господи (крестится), слава тебе Господи!

Да (думаю), бог её может гордиться своим поступком. Приятеля арестовали за проксенетизм (оказывается, сожительство с проституткой автоматически считается сутенёрством). Проституция во Франции не запрещена, а сутенёры наказываются. Наверное, правильно. Экспроприация экспроприаторов. Обусловлено (как сказал бы Звездочёт Анус) антагонистическими противоречиями между малочисленными узурпаторами и трудящимися, наделёнными средствами производства.

– И не хера не чувствует (Шина развёл руками). Трудишься на ней, пашешь не сжатую борозду, а толку – хуй, никакого, ни тебе, ни ей. Кожа холодная! Как у лягушки. Ни ой, ни ай. Вставляешь ей, а там уже всё, как в моторе, блядь, тугоплавким солидолом подёрнуто. Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью. Дна нет. Хоть спускай туда ноги. Ни дна – ни покрышки! С головкой! Хуй туда улетает, как ракета в безвоздушное пространство. В сопло не вставишь. Я ей гвоздиком своим ковыряю в замшелом дупле. У меня аппарат, ты же знаешь, не последний в десятке.

Я усмехнулся. Шина с иронией, рожу тоже скривил, ладно, мол, без пошлой скромности обойдёмся.

– Нет, Филя, в натуре, она создана для слона. Там её пимп Отелло сидит в отеле, бля, болт навинтил на пожарную лестницу и скучает. Такая картина. Всё вонючее, за стеной справа и слева ебутся! Ладно, на грязь мне насрать. Я люблю, чтобы пикантно. Если сыр, то чтобы рокфор. На хлеб намажешь его, он в зубах остаётся дня на четыре, чисть их – не чисть – почернеют, как Гоголь.

На самом деле, эти чёрные часовые были непосредственные и чистые существа (многие по воскресеньям не работали и ходили в церковь). Ни извращения, ни разврата никакого не было. Они относились к половому акту, как нотариус к акту завещания или продажи имущества. Только общая обстановка делала ситуацию пикантной, но девушки просто и без особых переживаний работали, зарабатывая бабки сутенёру, себе и своей семье, которая перебивалась в Африке на 200 франков в месяц (проститутка брала такую сумму за одну палку).

– Слушай (Шина вдруг обратился ко мне), у тебя знакомых баб нет? Ты, Кадли, обязан меня познакомить. Уверен, что они у тебя есть, и мне дадут. Я – экзотика всё-таки. У меня болт, как балалайка, размашистый. Уссывайся, гад, сколько влезет. Ванька-встанька. Военно-воздушный. Тут наверняка баб целая куча сохнет. У 40% из них (я читал) аноргазмия с ихней этой сексуальной революцией.

– Тебе ведь старухи нужны!

– Ну, кто же молодое вино-то пьёт! Нужно дожить до букета.

Я не знал, что ему ответить. У меня были знакомые женщины. Габриэль та же, Эльза, но пошло было об этом думать и разговаривать. Как это так, я приведу его, скажу, дескать, так и так. Нет, это невозможно. Я сказал Шине, что подумаю. Ему пора уже было возвращаться.

– Я у тебя (говорит) бабу куплю.

– Где я тебе её возьму?

– Где хочешь! Не поверю, чтобы у тебя баб не было. Ты тихоня тихоней, а переёб больше меня, рыложопый.

Мы поели дешёвой пиццы на углу улицы Отфёй и рю Серпант, выпили пива. В сухом остатке Шина не сделал почти ни одной фотографии. Мы договорились о месте следующей встречи, но прежде, чем разошлись, Шина вдруг схватил меня за рукав.

– В чём (спрашиваю) дело?

– Ничего (говорит). Показалось, быть может.

– Чего показалось?

– Человек (говорит).

– Знакомый?

– Не уверен. Короче, очень бы не хотелось.

Попрощавшись, Шина вышел из закусочной и, оглянувшись, быстро пошёл по направлению к бульвару Сан-Мишель. Я поехал обратно на бульвар Данфер-Рошро, пока то-сё, парковался, пришёл в лабораторию опять с опозданием. Бен-Гиги как раз выходил из своего кабинета, посмотрел на часы и прошёл мимо, ничего не сказав. Узурпатор хренов!

#18/1

Nuit de col`ere `a P'ekin. 200 000 'etudiants rassembles place Tien An Мen. Au cris de «Vive la libert'e!», «Vive la d'emocratie!», les 'etudiants ont 'et'e vivement applaudis par la foule mass'ee sur les trottoirs (Figaro, 23 avril 1989) [40]

После отъезда Эльзы мы поехали в Валенс за продуктами и погуляли по городу. Городок был скучный одноэтажный и душный. Я думал о смерти Клода и не очень прислушивался к тому, что говорила Габриэль. Она учила меня ездить на TGV бесплатно, намекая на то, что ей хотелось бы увидеться ещё раз. На обратном пути она попросила меня сесть за руль, а я, как стригунок, чувствовал, что мне вот-вот положат на зубы железо, а на холку кинут седло.

Мы долго ехали между виноградниками, воздух был густой и душистый, плыл, не касаясь земли. Когда я выехали на горную дорогу, Габриэль спросила меня, пробовал ли я свально оттопыриваться. Я сперва не допёр, смутился, потом откровенно признался, что приходилось оказываться в компании (такое, действительно, случалось), но не могу сказать, чтобы эта форма отношений нравилось мне до усрачки. Меня привлекала более интимная сторона ебли. И вообще, я был противником всех форм коммунизма. Габриэль выдержала паузу, словно забыв о вопросе и не интересуясь моими ответами, а потом сказала, что они с Клодом часто ходили по местам обмена партнёрами и в клубы обменщиков. Клод вообще любил смотреть, как её тянули другие. Это началось в Индии. А в Африке, ему особенно снились массивные чёрные члены, Клод приглашал домой друзей, и их вечеринки частенько заканчивались групповухой.