Записки сутенера. Пена со дна

В выпускном классе фатер притаранил ему из Канады автоматический покер, который произвёл в школе фурор. Для форумов в монополию Шина родил игорные вечера. У них на Котельнической никогда не тусовались с танцами и бухаловом. Там проходили только игорные встречи. Как, с понтом, в аглицком клубе, собирались одни мужчины. Пили, курили, тихо разговаривали и играли. Резались в одну или несколько игр одновременно. При этом с каждого из членов Шина брал взнос, часть из которого забирал себе как хозяин. Другая часть шла в бюджет клуба. На эти башли брали спиртные напитки, сигары, новые колоды карт, покупалась кое-какая закуска.

Сам Шина косил под джентльмена, дал клубу название и заворачивал гайки, чтобы все участники были прилично обсосаны, а бухарей с пизданутыми штрафовал или гнал в шею. В клубе был радикальный стоп-кран на политику. А так как это говно могло вмешаться во всё, Шина с тремя выбранными членами клубного комитета (он как владелец обладал особым статусом) выработал кодекс, текст которого был показан всем членам (копии исключались). Шина с детства торчал от тайн, он покрывал ими всё, что только было возможно, так что наш клуб тоже считался тайным.

В начальных классах, когда мы, страдая хернёй, пускали весной по ручьям спички, Шина никогда не соревновался за так, но если делались ставки, то он был самым активным, и немедленно, совершенствуя игру, придумывал новые условия. Например, участие одной спички стоило копейку. Можно было увеличить шанс победы, покупая ещё спички. Шину щекотал не столько случай, сколько создание условий, способствующих его возникновению. Пентюхи заводили рыбок, наворачивая в аквариуме загадочный мир, Шина устраивал так всю свою и, если возможно, чужую жизнь. С детства Шина был первосортным организатором, но горел без дыма, только изнутри. Он не любил проигрывать, но умел это делать.

#09/1

URSS. La nomenclature bouscul'ee. Parmi les <vedettes> du scrutin, Boris Eltsine, 'elu par 84,44% des voix face au candidat official du parti (Figaro, 29 mars 1989) [19]

Пожарники, как обычно, прибыли первыми. По прогнозам женщина сломала руку на уровне запястья. Я потоптался, не зная, куда себя деть, но полицейские меня успокоили и отпустили без особого геморроя. Шить мне было нечего, но (думаю) не обошлось без бытового антисемитизма или классовой зависти. Женщина, на которую я наехал, была сефардской еврейкой. Ей принадлежали два магазина одежды по обе стороны одной из самых фешенебельных улиц Парижа. Её муж полез к пожарникам с предложением пойти с ними выпить и напирал, чтобы жену везли в Американский госпиталь [20], там у него были друзья. Пожарники отказались (это противоречило правилам), жену везли туда, куда возят всех остальных. Муж раздражал пожарников, пожарники раздражали мужа.

Лопоухий стукач потянул на меня, обвинив в том, что я, нарушая правила, рулил в автобусном коридоре. Полицейские не обратили на него внимания (я был курьером, возил анализы, не было криминала в том, что я пытался обойти пробки). Замечание было нелепым ещё и тем, что, будь на моём месте автобус, бесшумно летящий чудовищной тушей (у них такая привычка), или такси (короли дороги), женщина бы сейчас напоминала разноцветную аппликацию, приклеенную на асфальт.

Отвалив на полсотни метров от места происшествия, я заметил Шину. Отработанным жестом потрепав чёлку, он залез в машину.

– Обоссался (говорю), посол?

– Я честь страны представляю, а ты старух давить!

По мосту Грёнель из 16-го округа, я въехал в 15-й, на улицу Инженера Роб'eра Келл'eра. На параллельной улице (Rue Linois) я нашёл первую работу, развозил по утрам газету Фигаро. Центральный пункт находился на подземной стоянке. Мы приехали в Китайский квартал.

– Нужна баба (сказал Шина).

Я прикинулся удивлённым. Учитывая аппетит Шины, в этой сводке от советского информбюро не было ничего удивительного. Баб ему никогда не хватало. Не хватало не только баб, но и того количества женского материала, который имеется в наличие у одной женщины, так что Шина предпочитал, чтобы особей женского пола было сразу несколько.

– На худой конец две.

Так что я ждал весточки с Белорусского фронта.

– У тебя же (говорю) жена.

– Жена – не баба. Причём здесь жена? Мне надо ебаться, фирштейн? Не совокупляться, не трахаться (вот тоже мудак пустил глупое слово!), мне надо ебаться. Е-бать-ся! Три месяца после свадьбы ещё куда ни шло, поёбывал, конечно (entre les repas [12]) девчонок в родном городе, но дальше я не могу. Катя в переборе уже беременная, залетела, дура, с пол-оборота.

– Она (говорю) – не дура (мне хотелось его позлить; я знал Катю, она тоже была моей одноклассницей, мы даже тюрились вместе в начальной школе, и после тоже случались пересечения). Ты дурак. Она поступает, как надо. Она – Ж, у неё свои законы.

– Ты знаешь Катерину! Раньше она кипела, в обморок падала, кровь ей била в нужное место, а теперь скучно стало жарить яичницу с одной и той же сосиской. Теперь она мух считает и думает, что раздвинуть – достаточно. Нет, милая, не достаточно. Не достаточно!

– Твоё дело (говорю) разнообразить подпольную жизнь.

– Чиво? (Шина смял физиономию).

Оценив фигуру, скрюченную в престарелом дафе, как анчоус в консервной банке (коленки торчали, упираясь в подбородок), я обоссался от смеха.

– Сам женись и разнообразь, мудило (хмурится, но несёт). Разве я хотел этого? Брак – пережиток. Мужчина в браке деградирует и, наконец, превращается глистоеда. Часть жизни, заменённая протезом, чахнет и отмирает. Катя великолепно понимает, в чём дело! И все понимают. Мы оба – жертвы системы, вот и всё. И вообще, заткни жопу, дай подышать! Чего там, баклан, разнообразить! Охуел? Я тебе сто раз говорил, ты меня знаешь! Разнообразить нужно не секс, а сексуальных партнёров. Я не понимаю секса с одним человеком, это лишено всякого смысла. Это то же самое, что есть одну и ту же пищу, отрыгивать её и жрать заново. Если уж хотеть, то хотеть всех. Или никого не хотеть. Остальное лицемерие и ханжество. Я иначе не понимаю. Виноват!

– Дрочи! Никому не сравняться с воображением!

– Сам дрочи! У тебя получается. А я поменял руки друга на вбитый крюк, люблю, чтобы это делали другие. Я – эксплуататор. Я – хищник!

– Хищник, это который за хищение судим?

– Заткнись!

– Тут тебе не Москва!

– Заметил! Жизнь прекрасна в её разнообразии. Я полгода в Париже, а уж готов застрелиться. Мне баба нужна, андерстэнд? Новая баба, и не одна! Пизда новая, свежая жопа. Горю! Не умею нюхать один и тот же цветок, он знает об этом и вянет.

– Какая тебе ещё (говорю) баба!

– Во какая! Тут сиськи налеплены одна подле другой, с сосцами. Желательно, четвёртый размер. Здесь ноги, понимаешь меня, нога, а рядом другая, ляжки тесно сжимаются в ложесна, чтоб их разломить. Тут жопа. Круглая-круглая, состоящая из двух приблизительно равных половинок. А посередине отверстие. И тут тоже щель, выполняющая роль не только защиты толстой мышечной трубки от попадания в неё микробов, но и гостеприимно приветствующая проникновение во влагалище инородных тел, в виде, например, моего мужского копулятивного органа, названного злопыхателями (или злопихателями вроде меня) просто хуем. У меня (ты же знаешь) три пятки, одна из них ахулесова.