Запрет на любовь
Шрифт:
— Ну брось, Тата! Тебе целый год учиться в этом коллективе. Надо потихонечку обзаводиться друзьями.
— Может, я как-нибудь сама решу?
— Обижаешься? — вздыхает и кладёт свою ладонь поверх моей.
— Нет. Просто терпеть не могу, когда мне что-то навязывают.
Вытаскиваю руку и, едва Пётр Ильич открывает дверь, выхожу.
— Ваши вещи и вода.
— Спасибо, — забираю у него бутылку и пухлый рюкзак. Закидываю на плечо.
— Хороших выходных, милая, — доносится в спину.
Да она, блин, издевается…
Иду ближе к толпе.
— А вот и наша модница прикатила, — фыркает Зайцева.
Ковалёва, смерив меня презрительным взором, кривится.
Дуры, ну и вырядились. Кто надевает юбку в поход?
— Тише, ребята! Мешаете! У нас перекличка! — осаживает Матильда небезызвестную мужскую компанию.
Парни, как обычно, громко смеются и общаются.
— Ромасенко, притушись! Никого не слышу! — ругается она. — Ковалёва. Ковалёва?
— Да здесь я! Чё орать?
— Мало каши на завтрак съела?
— Какая каша! Я в пять-то еле встала, чтобы успеть к семи накраситься.
— Хоспаде. Котов?
— Здесь.
— Лиговская?
— Тут.
Останавливаюсь возле классного руководителя. Натыкаюсь глазами на Абрамова.
Он жуёт жвачку. Резко поворачивает голову, перехватывая мой взгляд.
Отворачиваюсь.
— Чё, соседка, тоже не в восторге от происходящего? — рядом со мной материализуется чернокнижница Илона. Именно так окрестил её вчера Ромасенко.
— Опять ты.
— Я взяла с собой таро.
— А мне к чему эта информация?
— Могу сделать расклад на тебя и Марселя. Хочешь?
— Хочу, чтобы ты от меня отстала.
— Фу, как недружелюбно. Не будь я законченным интровертом-одиночкой непременно обиделась бы.
— Я не расстроюсь.
— Привет, девочки!
Ещё одна.
— Как настроение? Надеюсь, хорошее? — бодрым голосом интересуется Филатова.
— Настроение перманентно-дерьмовое, Поль, — зевая, отвечает ей Илона.
— Фух… А я чуть не опоздала! Представляете, у меня батарейки на будильнике сели. Хорошо хоть организм в пол седьмого дал команду встать. Ужас. Подвела бы вас всех.
— Филь, не хочу тебя расстраивать, но семеро одного не ждут. Это не твоя бабуленция сюда топает?
— Аполлинария! — зовёт её та. — Ты забыла пирожки!
— Ой…
Девчонка быстрым шагом спешит к ней. Забирает пакет. Целует старушку в щёку и возвращается.
— Угощение для ребят, — изъясняется, запыхавшись.
— АПОЛЛИНАРИЯ! Эй! — ржут с неё Ковалёва и Зайцева. — Звездец прост. Чего мы ещё о тебе не знаем?
Филатова густо краснеет.
— С чем запрещёнка? — интересуется Свободный.
— Картошка, капуста, печень.
— О май гад. Тренер, прости.
— Вот, — она раскрывает пакет, когда Денис подходит к нам.
— Хера се, твоя бабка напекла. Целую кастрюлю, — присвистывает.
— Вообще-то, я сама пекла. По бабушкиному рецепту конечно, но…
— Реально сама? — удивляется он.
— Ну да, — она заливается краской пуще прежнего.
— Дэн,
ты несёшь жратву или нет? — орёт Ромасенко.— Койотам моим возьму тоже? — спрашивает он, складывая в целлофан пирожки.
— Бери сколько нужно.
— Так! А теперь стали все в колонну по двое! — командует физрук, которого я заметила только сейчас.
— Александр Георгиевич, мы чур первая пара. Сразу за вами.
— Становитесь.
— Гля на Зайцеву. Не зря наряжалась в этот раз, — хмыкает Вебер.
— Женя безответно влюблена в младшего сына Шац, — шёпотом поясняет мне Филатова. — В прошлый Александр Георгиевич не смог пойти с нами. Ногу сломал. Она так рыдала… Расстроилась очень.
— Одиннадцатый «А»! Рты закрыли! По двое распределились! Вспомнили игру в ручеёк! Быстро!
Начинается возня. Одноклассники, шумно переговариваясь, занимают места друг за другом.
Оставляю Илону с Полиной. Встаю за ними.
— Считаю, — объявляет Шац. — Два, четыре, шесть, восемь, семнадцать… Джугели без пары.
— Она со мной, — заявляет нарисовавшийся по правую руку Абрамов.
— Нет. У меня есть пара! — возмущённо протестую. — Мозгалин.
— А где он, Боже?
— Вон он. Херню опять складывает из бумаги, — кричит кто-то из толпы.
— Мозгалин! Немедленно иди сюда!
— Иду.
Плетётся к нам.
— Абрамов назад.
Успеваю краем глаза заметить недовольное лицо Кучерявого.
— Матильда Германовна, Джугели — девчонка, нелогично ставить её в пару с Мозгалиным. Пусть он встанет с Ромасенко. Максим поможет ему в случае чего.
— Ну тоже верно. Да, давайте так, — соглашается она.
Какого…
— Чё-чё? Максим поможет? А Максима никто спросить не хочет? — Ромасенко толкает Абрамова в плечо, но тот, довольный собой, лишь улыбается.
— Свободный, Горький — двадцать один, двадцать два. Петросян — двадцать три. Мы с тобой замыкаем колонну.
— Радость-то какая…
— Всё, мои дорогие, — Шац хлопает в ладоши. — Напоминаю, в ближайшие два часа нас ждёт пешая прогулка по лесу. Вот вам спрей. Обрабатываемся дружно от клещей.
— Короче, делала расклад накануне. Какой-то треш будет, — рассказывает Илона Филатовой.
— Да ты что!
— Угу. Сто пудняк. Инфа трушная.
— Полина, можем мы поменяться? — встревая в их диалог, обращаюсь к нашей безотказной старосте.
— Но мы ведь уже встали в пары и Матильда…
— Ей всё равно. Меняемся?
Давай же, ну!
— М-м-м… — она косится на Марселя.-
— Нет конечно. Джугели, какого икса? Если так пойдёт, у меня скоро появятся комплексы.
— Я не хочу стоять с тобой в паре!
— Потерпишь.
Ему передают спрей.
Наклоняется. Начинает обрызгивать мои кроссовки и нижнюю часть спортивных штанов.
— Что ты делаешь?
— Поворачивайся давай. Сзади тоже надо обработаться. У нас тут клещи энцефалитные. Залезет, укусит — и труба, — разворачивает меня, пока я торможу.