Запрет на любовь

Пшик-пшик. Пшик-пшик. Пшик-пшик.

— Готово. Как в том стишке: «Вот и всё, а ты боялась. Даже юбка не порвалась».

Одариваю его взглядом, выражающим презрение.

Идиот.

— Твоя очередь. Хотя не, — прищуривается. — Ну на хер. Нельзя тебе баллон в руки давать. Ромас, брызгани, по-братски.

Обрабатывают друг друга. Шутят, ржут, чихают. Передают спрей дальше.

— Как приятно пахнет, — Мозгалин глубоко вдыхает «аромат» средства от клещей.

— Эй! Маску надень. Ты же аллергик! Вот, возьми, — суетится возле него Матильда. — Александр Георгиевич, мы готовы, — объявляет громко.

— Отлично. Инструктаж.

— Значит так. Берём сумки и шагаем за нашим Сусаниным. Из строя не выбиваемся. По пути не отстаём! Под ноги смотрим. На змей не наступаем! Марсель, ну-ка помоги мне обработаться тоже.

— Боишься змей, Джугашвили? — шипит Ромасенко, наклонившись ко мне.

— Я ничего не боюсь, — отодвигаюсь от него.

— Ну всё. На старт, внимание, марш.

Наша колонна приходит в движение. И хорошо, потому что солнце, поднимающееся в безоблачное синее небо, начинает припекать.

Лямка соскакивает с плеча.

Сперва не понимаю, в чём дело. Предполагаю, что она порвалась от тяжести, но оказывается, подоспевший на своё место Абрамов забрал рюкзак себе.

— Я сама понесу. Отдай сюда.

— Слышала, что сказала Шац? Смотри под ноги и не отставай, — увернувшись, не позволяет забрать мою ношу.

— Верни.

— Нет.

— Верни, сказала!

— Успокойся. Дыши вон морским воздухом и соснами. После загазованной столицы особенно полезно.

Закипаю. Стискиваю кулаки.

Зачем он всё это делает?

— Джентльмен, ёпта! — цедит Ромасенко, наблюдая за нами. — А мой не возьмёшь?

— А на три буквы не пойдёшь?

Опять толкаются.

— Ну хватит.

— Играем в города, одиннадцатый «А».

— Только, блин, не это, Матильда Германовна.

— Звездец.

— Каждый год одно и то же!

— Как достало!

— Детский сад, — ноют её подопечные.

— Давайте-давайте. Я начинаю. Москва. Тебе на «А» Петросян…

Глава 19

За те два с половиной часа, что идём по лесу, успевает произойти множество вещей.

По пути встречаем белок с невероятно пышными хвостами.

Филатова опять забывает на пеньке пакет с пирожками. (Приходится за ними возвращаться. Благо, отошли от места привала недалеко).

Ромасенко и Абрамов затевают драку из-за моей фамилии.

Ковалёва чуть не наступает на ужа, а Зайцева по этой причине изображает обморок. Видимо, надеясь на то, что физрук бросится делать ей искусственное дыхание.

В общем, клиника.

У меня развязывается шнурок. Отхожу чуть в сторону, пропуская парней и Шац вперёд, приседаю, предварительно вытащив из кармана телефон. Затягиваю ленты покрепче на левом и правом кроссовке. Выпрямляюсь. Замечаю Абрамова. Стоит в нескольких метрах от меня. Ждёт.

Быстрым шагом прохожу мимо, не обратив на него внимания.

— Джугели… — раздаётся прямо за спиной.

Молчу, игнорируя.

— Понятно. То есть трубу тоже забрать себе?

Останавливаюсь. Ощупываю карманы.

Чёрт!

Оставила на траве.

— Дай сюда, — пытаюсь выхватить свой телефон у него из рук.

Как, блин, глупо.

— Не так быстро, — уворачивается и прячет его в передний карман шорт. — Можешь сама достать его оттуда, — ухмыляясь, поигрывает бровями и поднимает руки, выставляя ладонями вперёд. — А можешь ответить на три вопроса и получить свой навороченный гаджет назад.

— Тебе заняться нечем?

— Ну так что?

Хочется послать его, клянусь!

— Вибрирует, кстати. Может, отец твой звонит. Может мать. Или брат…

— Нет у меня брата.

— А как же носатый грузин в леопардовом пиджаке?

Гррр! Ненавижу, блин, этот пиджак.

— Леван — мой жених, — цежу сквозь зубы.

Абрамов издаёт какой-то странный смешок.

— В чём дело? — нахмурившись, уточняю.

— Ты ещё спрашиваешь? Он выглядит как герой программы «Модный приговор».

— Вовсе нет.

— Конкретно на той фотке — да. Дизлайк, если что, поставил ему, не тебе. К платью претензий нет. Там всё чётко.

Что-что? Дизлайк? Совсем оборзел?

— Всё на моей странице посмотрел?

— Да, — признаётся открыто.

— Зачем?

— Нравишься.

— Интересный поворот. Сделаю вид, что поверила.

— Я вроде ясно дал понять, когда предлагал прогуляться по городу. Ты, кстати, не надумала?

Наглый до невозможного.

— Не надумала.

— Теряем время, Джугели.

— Ты глухой или идиот? — раздражаюсь ещё сильнее.

— Поясни, — держит ветку, чтобы та не хлестанула меня по лицу.

— Прозвучало слово жених.

— А, ты про это, — надевая очки, отзывается беззаботно. — Не проблема.

— Да что ты!

— Вы вообще друг другу не подходите. Он тебе не идёт.

— Твоего мнения никто не спрашивал. Мы очень красивая пара.

— Я бы поспорил.

— Тата, Марсель! Вы чего отстали? — ругается Шац, обернувшись.

— Шуры-муры у них там, чё не ясно? — отвечает ей Ромасенко.

— Телефон собираешься возвращать мне?

— Прозвучали условия, — отзывается он в моей же манере.

— Задавай уже свои вопросы, Господи!

— Можно просто Марсель.

Закатываю глаза.

— Шутка стара, как мир.

— Почему написала, что песня «отстой»?

— Я так считаю.

— Обоснуешь может?

— На вкус и цвет товарищей нет. Такое обоснование подойдёт? Или ты из тех нарциссов, которые вообще не терпят критики?

— Нет. Просто люблю конструктив, детка.

— Оставь эти свои уменьшительно-ласкательные для почитательниц творчества.

— Как тебя называет этот твой Тигран?