Запретные игры

— Ну не надо так, — всхлипываю.

— А по-другому ты отказалась, — опять зло усмехается, хватает меня за бёдра и тянет попу на себя. Поднимая ее.

— Я… — не успеваю договорить. Вскрикиваю и закусываю края подушки, потому что он входит в меня одним мощным, резким толчком. Это больно. Не как первый раз, но больно. Больно от грубого вторжения, от его размеров, от неожиданности. Олег наклоняется ко мне, прижимаясь грудью к голой спине, пока я рвано дышу, пытаясь привыкнуть.

— Скажи, как тебя надо любить? Я готов попробовать, — хрипит мне на ухо.

А я молчу, всхлипывая.

— Надя! Скажи! — снова злится.

— Не надо меня любить… — выдыхаю и тут же закусываю губы, когда он начинает двигаться, болезненно растягивая меня изнутри.

Как можно вообще говорить о любви, когда он делает мне больно, когда берёт почти силой, когда…

— Ай! — вскрикиваю, когда Олег полностью выходит из меня и тут же резко вколачивается назад на всю длину.

— Ну не надо так не надо! — хрипло произносит он, стискивает мои бедра, начиная вколачиваться, сильно, грубо, до самого конца, набирая темп с каждым новым толчком. А я кусаю края подушки, пытаясь перетерпеть.

Это скоро закончится…

Скоро закончится. Повторяю, про себя и пытаюсь дышать глубже.

В какой-то момент боль отступает и остается только жжение. Но я рано радуюсь – после очередного грубого движения болеть начинает где-то внутри, внизу живота. И с каждым новым толчком боль нарастает. Кусаю губы в кровь, слёзы накатывают и льются сами собой.

Слышу, как Олег глубоко стонет и замирает внутри меня, стискивая бедра.

Он падает на меня грудью, прижимая к кровати, утыкаясь носом в мою шею.

— Так хочется сбежать от меня? Ну отпущу я тебя, — шепчет мне в ухо, — что ты будешь там делать?

— Жить… — выдыхаю я, чувствуя, как меня скручивает сильнее. Олег давно остановился. И я понимаю, что это не боль от его вторжений, это внутренняя боль, где-то глубоко, и она нарастает. — Больно… — стону, хватая воздух.

— Надя… — вздыхает и поднимается. — Ну хватит строить жертву. Не первый же раз. Ну не может быть настолько больно, — выходит из меня, а я сворачиваюсь, прижимая руки к низу живота. От движения становится больнее, появляется испарина на лбу.

Слышу, как Литвин ходит по комнате, звуки пряжки ремня, надевает рубашку.

— Не могу я тебя отпустить, понимаешь, — выдыхает Олег. А мне уже все равно, что он говорит. Мне очень больно, не могу пошевелиться.

— Олег… — сглатываю. — У меня очень сильно болит живот… — глотаю воздух. — Вызови, пожалуйста, скорую.

Пауза. Тишина.

— Где болит? — подлетает ко мне, хочет перевернуть, но от малейшего движения живот болит сильнее. Хнычу, прижимая ладони к месту, где болит сильнее всего. — Девочка моя, сейчас, сейчас.

Набирает номер на телефоне, одновременно бережно накрывая меня моим халатом.

— Вадим! Скорую из клиники, срочно! Девушка, двадцать лет, сильные боли внизу живота. Быстро! — рычит так, что я вздрагиваю. Снова подходит ко мне. — Киска моя, потерпи, сейчас.

Прикасается к моему плечу, но быстро одёргивает руку.

Глава 28

Олег

По логике, по всем законам физики, больно должно быть только Наде. Но мне отчего-то тоже больно. Такая давящая, тупая, ноющая боль в груди раздирает меня уже несколько часов. Никак не могу от нее избавиться. Несколько анальгетиков не спасают. Неспокойно, сердце глухо колотится, вызывая шум в ушах. Сидеть спокойно не могу, спать – тем более. Я даже закрыть глаза не могу. Выхожу из клиники на улицу, дышу прохладным воздухом. Выкуриваю сигарету, которая не успокаивает, а наоборот, усиливает напряжение, вышвыриваю окурок в урну.

Ну окей, я переборщил, сорвался, нажестил. Я моральный урод. Так это не открытие. Я давно про себя всё знаю. Но никогда это не беспокоило до такой степени. Совесть проснулась? Неожиданно. Всю жизнь спала и вдруг решила обозначить свое присутствие? Ну нет же?

Сажусь на лавочку в сквере при клинике. Сжимаю голову, начиная анализировать все происшедшее.

Чего я хотел, когда пришел к ней?

Зачем я вообще пришел?

Я хотел ее рук. Ее нежных рук. День был тяжёлый, конфликт с сыном. Полное непонимание, почему я безоговорочно поверил девочке, а не сыну.

Ну ведь небезосновательно не поверил? Я был прав.

Слова Довлатова о том, готов ли я положить всех, кто посягнет на Надежду…

А я готов, мать ее. Вот так, ради бабы.

Мне кажется, я рехнулся.

Никогда не ставил женщину в приоритет. Женщины – всего лишь инструмент для отдыха, продолжения рода, статуса, не более. Все остальное всегда в приоритете. А сейчас?

И вот это все привело меня к Наде.

Я хотел её рук.

А потом… А потом мне вдруг стало мало ее ласковых рук, и я захотел большего…

Но ведь я спросил, чего она хочет! Я был готов попробовать дать несвойственную для меня ваниль. Мне хотелось сделать так, как ей надо… Ну хотя бы попробовать. Потому что сам я не понимаю как!

Но нет. Нет…

Ей от меня ничего не нужно.

Вот… Вот в этом моменте все пошло не так. Я понял, что противен ей.

Нет, она имеет право меня ненавидеть. Но я эгоистично хотел, чтобы приняла меня такого, как есть. Не приняла…

Я противен…

Вот он, еще один момент, когда меня переклинило.

В моей жизни была уже женщина, которую передёргивало от мысли родить от меня. Которую тошнило от близости со мной.

И вот все повторяется…

Это карма?

Но с Нелли меня так не треггерило.

Не хочет?

Плевать.

Могу взять то, что хочу, у других. И я трахал баб пачками. А они с удовольствием мне отдавались.

Но… Их удовольствие и желание мне угодить обуславливались деньгами и выгодой.

По факту. Просто так, как мужик, я был им малоинтересен.

Получается, мне было важно, чтобы Надя приняла меня безусловно.

А она не приняла…

Не так, конечно, добиваются расположения невинных, ранимых фиалок. Совсем не так…

Их топят в романтике, ванили, подарках, внимании, в словах и обещаниях.

А я так не могу. Разучился. Да, в общем-то, не умел никогда. Всех прогибал под себя. И меня всё устраивало.

Ну чуждо мне подобное.

Свою симпатию предпочитаю доказывать подарками, защитой, возможностями.

А дальше? В какой момент она окончательно сломалась?

Да, секс был грубым. Но я еще не совсем съехал с катушек, чтобы рвать девушку. Да, она не хотела. Да, я был груб. Но не настолько, чтобы довести до больницы?