Застывший Бог

– Брошенные кварталы. Найдешь. Приезжай сегодня, в семь вечера, прямо на стадион.

– Брошенные кварталы... Я буду с охраной.

– Хорошо – с “личкой”. Если с тобой будет полк солдат, я подумаю что это облава, – и уйду.

– Я понял. Последнее что мне нужно сейчас, чтобы ты ушел.

– Вот и ладушки. – сказал я. – Телефон по которому я тебя набрал, больше не будет активен. Ты свой не меняй, и держи при себе.

– А как мне связаться с тобой, если что?

– Никак. Если что-то изменится, я сам с тобой свяжусь. Стадион Надир. Семь часов. Отбой.

Я нажал кнопку завершения вызова.

– Все по плану? – Спросил дядька.

– Пока да.

– Хорошо, возвращаемся.

Я бросил телефон на пол и пошел, по туннелю вслед за дядькой.

Если какой ремонтник его найдет, – пусть пользуется на здоровье.

В машине еще девять таких же.

Как и все творения рук человеческих, заброшенный человеком и отданный на откуп природе, стадион являл собой зрелище одновременно и величественное, и грустное. Время и непогода медленно, но верно разрушали бетон, вездесущая зелень подступала как неумолимый захватчик, стягивающий вокруг осажденного объекта удавку осады. Высокое кольцо трибун защищало стадион от летучих семян, перебрасываемых ветром, поэтому поле, хоть и заросло травой, но все еще оставалось полем, а не зарослями. Хотя пара небольших деревьев, уже завоевали здесь свое место под солнцем, а значит – скоро здесь будет уже лесок.

Я не был большим знатоком истории спорта, но говорят, когда-то футбол был очень популярным зрелищем среди народа. Само слово “стадион” изначально означало древнегреческую меру длинны, которая в древней Греции по разным районам и временам колебалась от 150 до 200 метров. Таким образом, изначально первые “стадионы” были беговыми дорожками. Весь этот древний “спорт” был чисто утилитарным, прикладным средством для развития физических качеств граждан, которым в случае ополчения предстояло идти на войну. Бег, борьба (в доспехе и без), стрельба из лука, метание копья, и естественно – ораторское и поэтическое искусство, – вдохновить словом сограждан на подвиг, это тоже дело достойное воина... где-то рядом с ними ютился и “эпискирос” – древнегреческая игра в мяч, – вспомогательная небоевая дисциплина для развития выносливости и координации движений.

Шло время, и греческие племена стали посылать своих лучших атлетов на общие межплеменные игры – хороший способ порадовать богов, а заодно поглядеть, – чья метода подготовки солдат лучше. Говорят, в древности это еще иногда помогало предотвратить войну, – глядите-ка каких “быков” выращивают оппоненты, остережемся пока на них нападать, надо поднакопить сил... По этой причине чемпионов победивших в межплеменных играх, сограждане-греки встречали как настоящих героев. Еще бы, он уберег сограждан от войны, сохранил столько жизней... Шло время, армии стали слишком большими, и даже самый могучий атлет мало что значил против организованной силы монолитной фаланги. Олимпийские, немейские и прочие игры уже не предотвращали войн, однако правители заметили, что они прекрасно выполняют другую функцию: – отвлекают граждан от лишних мыслей. Теперь вместо того, чтобы оценивать достойные ли ими правят люди, и справедлив ли новый закон, граждане могли занять свои головы куда более важными проблемами: – одержит ли чемпион прошлых игр по имени А, новую победу? Сможет ли атлет Б восстановить до соревнований поврежденные связки? Кто сильнее наконец, лупит по мячику правой ногой – спортсмен Б или С?

Уже в период поздней античности спорт перестал быть общенародным делом, – (и долгом) – каждого гражданина-эвпатрида. Теперь соревнованиями занимались профессиональные спортсмены, а граждане лишь азартно “болели” сидя на трибунах. Зачастую, единственными развитыми мышцами у знатоков спорта на трибунах были челюстные, – для того чтобы “болея”, пережевывать орешки. Внизу у гражданина висел изрядный живот, – там орешки временно складировались вместе с вином... Шло время, античность умерла, пролетели темные века, пошло новое и новейшее время. Многое ли изменилось в спорте? Вместо древних орешек и вина болельщики теперь жевали современные чипсы и запивали его пивом. Бесславный финал древнего благородного начинания.

За что болели болельщики? За соплеменника? Согражданина? Нет, – спортсмены покупались и продавались как бездушные машины. За снежную русскую честь теперь мог выступать чернокожий папуас, которого тренировал какой-нибудь голландец. А за бриттов выступал бразилец, которого тренировал темпераментный итальянец... За что же болел человек на трибуне? – За окрас майки и труселей клуба, в которые мог быть засунут кто угодно. Спортсмены-космополиты сделавшие свои тела железными за долгие годы тренировок, и продавшие их за огромную сумму внаем, зачастую даже не могли скрыть за ритуальными фразами о любви к болельщикам, своего презрения к ним. Но болельщики предпочитали этого не замечать. Потому что если бы вдруг исчезли чемпионаты, таблицы претендентов, обсуждения тренеров и игроков... У болельщиков просто исчез бы огромный кус их досуга, и обнажил духовную пустоту, для заполнения которой потребовались бы немалые усилия. Чужая жизнь на аренах была для болельщиков и анастезией и манком, и дурманящей песней райских птиц из древних легенд. Это был фантом. Но эмоции и переживания он людям давал настоящие.

Здешний стадион, построили еще перед большой войной, когда старый Питер медленно, но неуклонно уходил под воду. Вернее – почти достроили. Этот – новый тогда стадион – построили в Ломоносовском пригороде, для питерского футбольного клуба “Надир”. Стадион пережил клуб, – футбол угас, в моду вошла иная духовная анастезия, – и пустая бетонная коробка, теперь стояла как памятник более благополучным временам.

– Визуальный контакт, – прозвучал в наушнике голос дядьки Горазда. – Кортеж. Два черных МРАП “Оцелот”. Кто-то любит ездить с комфортом... Едут по “Промышленной”, на пересечение к “Экономной”.

Оцелоты – это транспортные машины высокой защищенности. По басурманской классификации МРАП, “Майн Резистант Эмбуш Протектед” – что расшифровывается “Миноустойчивая, Защищенная от Засад”. По сути хорошо бронированный бронетранспортер с повышенным комфортом и большей площадью остекления. А улицы “Промышленная” и “Экономная” образовывали две стороны квартала, который занмиал стадион... Дядька как раз сидел в заброшенном доме через улицу “Экономную” от стадиона, и выполнял роль внешнего наблюдателя. Я же сидел на самом стадионе, на промежуточном вип-ярусе. Ниже меня застыли голубыми грязными волнами ряды сидений, вплоть почти до самого поля. Выше меня, хоть я их отсюда не видел, шел другой ярус. А я был на промежуточном этаже, что опоясывал стадион балконом, прерываясь стенками между секторами и колоннами, которые поддерживали высшие ярусы. Я сидел внутри самой громады стадиона – я даже не думал что у него внутри такая сеть коммуникаций... Дядька Горазд, который знал спортивную кухню лучше меня, сообщил что я засел в секторе прессы, и слева от меня когда-то располагалась ложа “даймонд вип”. Наверно когда-то все это было круто... А сейчас я просто сидел внутри прохода, недалеко от проема на колченогом стуле, найденном в замусоренной грязной комнате. Мне пока светиться не следовало.

– Изображение дать? – Спросил дядька.

Я подумал. Связь у нас на плавающей частоте, а видео придется гнать открытым каналом. Незачем светиться раньше времени...

– Не надо. – Отказал я. – Позвоню нашему другу. Узнаю, их ли это драндулеты.

– Давай, согласился дядька. – И пока я набирал номер, добавил – сворачивают на Экономную...

– Алло! – Тут же отозвался в трубке знакомый старческий голос.

– Михаил на связи. Это твои два черных чемодана подъезжают к стадиону? – Поинтересовался я.

– Да, – подтвердил голос.

– Правильно свернули. Тормозите у центрального входа. Вылезай из машины, и пешочком прямо на поле выходи. Дальше дам знать.

Я повесил трубку.

– Проехали мимо меня, – дал голос дядька. – Останавливаются у входа на стадион... Вылезла пара перцев на дорогих понтах. Секут поляну.

– Хорошо экипированы? – Спросил я.

– Чисто у меня в лабазе закупались. Эти очки и кепки... все дела... Автоматы... ЧеЗет Брэн, похоже, с “переменниками”.

– Что еще скажешь?

– Аккуратнее с ними. Сноровистые парни. Но действуют как телохранители, это их ограничивает.

– Они у тебя в секторе? – Поинтересовался я.

– Да, если что, могу причесать.

Пауза длилась недолго, дядька снова дал голос.

– Миха. МРАП открыл трап, похоже, вылезает главный. О-ппа...

– Что там? – Спросил я.

– Он инвалид. Колясочник.

– Это осложняет... – буркнул я. – Какого черта? Щас и спину и ноги спокойно лечат.

– Не знаю...

– Он по полю-то проедет?