Затмение: Полутень

— Перекрыли и загерметизировали. Сейчас собираем для переработки. Большего пока сообщить не можем.

Расс кивнул и прервал связь.

— Почему эти люди ещё на работе? — спросил Прегер.

— А? — не понял Расс. — Фаид и Мартинсон? А что?

— В согласии с новыми правилами набора персонала, их следовало заменить. Особенно этого Фаида. Такое поведение для сотрудника службы безопасности абсолютно недопустимо с культурной точки зрения.

— Потому что он араб? Ну, может, он и... вог... но он чертовски эффективен. Сам знаешь, как быстро он поднялся по...

— Замени его! — рявкнул Прегер. — И когда найдёшь, кто программировал третичный блок, скажешь мне!

Прегер отключился, и Расс уставился в опустевший экран. У него во рту возник гадкий привкус. Чёртов Прегер, высокомерный расистский сукин сын!

Но спустя миг он пробормотал себе под нос:

— Я ничего не могу с этим сделать.

Фаида придётся уволить, и Мартинсона, наверное, тоже. Глупость, но избежать этого не удастся.

Он сам выяснил имя программиста третичного блока. Это оказался Кевин Брок. Кевин Брок? Брок же ВАшник! Чёрт побери, он же перед Прегером на цырлах!..

Расс удивлённо тряхнул головой. Неужели кто-то втянул Брока в заговор? Убедил его присоединиться к радикалам-саботажникам? Толстяка средних лет с раздутой зарплатой и очевидными расистскими предрассудками? Это Брока– то революционером представить прикажете?

Чушь собачья.

Наверное, кто-то проник в его компьютер. Но компьютеры службы контроля за системами жизнеобеспечения были защищены от взлома тремя слоями программ. Как же такое возможно?

Взлом узла контроля клапанов, а потом это изображение Римплера... такого просто не должно было случиться.

Такое впечатление, что это сам компьютер с ними шутки шутит. Это тоже невозможно.

А точно ли невозможно?

Где-то на острове Мальта

Стейнфельд приказал им отрабатывать захват.

В других местах побережья проводила учения мальтийская армия. НАТО, а значит, и Второму Альянсу, было известно об учениях мальтийцев. Если повезёт, они примут партизан за мальтийских военных.

В этот день сто восемьдесят бойцов НС погрузились в шесть лодок, по тридцать партизан в каждой. Зелёные моторные лодки-амфибии американской армии, старые корыта с намалёванными эмблемами. Уитчер закупил десять таких при списании, частично переоснастил и провёз сюда на нефтяном танкере с ложным дном нефтеналивного резервуара.

Спускалась тьма. Пора было начинать...

Клэр с Торренсом стояли на верхней палубе рядом с рулевым, глядя на тонущее в сумерках скалистое побережье острова. Мягкий южный ветер нёс слабый запах гниющих водорослей и более резкий — топлива с остальных амфибийных лодок, устаревших раздолбанных корыт с дизельными движками. До войны исследования в области электрических и водородных двигателей сулили немалые перспективы, но теперь всё застыло. Приходилось выскребать последние запасы нефти.

Над полоской заката небо отливало светло-янтарным; море уходило в бесконечность медным листом, тронутым налётом ярь-медянки. Взрыкнули двигатели, зашипели поднятые ими волны; лодки понесли партизан на юг, на расстояние четверти мили от берега. Клэр только сейчас углядела в первой лодке медвежью фигуру Стейнфельда; тот согнулся над картой.

— А я вот не уверена, — сказала она, просто чтобы не молчать, — найдёт ли Стейнфельд дорогу.

Торренс принял её замечание всерьёз.

— На этом острове пляжей почти нет. Он его узнает, когда увидит. Сплошные скалы да галька.

Она кивнула и перенесла груз десантной винтовки на другое плечо. Винтовка показалась ей тяжелей обычного. Торренс глянул на неё, словно бы предлагая помощь. Она пожелала ему хорошо подумать над этой идеей.

— Ты чего улыбаешься? — спросил он вдруг.

— Так, ничего.

Он пожал плечами и спустился в кубрик; Клэр смотрела, как он уходит, и размышляла, чем могла его обидеть.

Она видела его в самых разных передрягах; в битвах с голодом и холодом, израненного, под огнём таким плотным, что ветеран бы штаны обмарал. А с него как с гуся вода. Но стоит сказать что-нибудь не то, задев его чувства, и он забивается в угол, как мальчишка. Он стал профессиональным боевиком, но в то же время порою производил впечатление человека абсурдно незрелого.

Его незрелость раздражала, но... до некоторой степени и привлекала.

А когда они занимались любовью, он был так же страстен, как и раним. Вместе с тем...

Стоило ли вообще ему отдаваться?

Она молча рассмеялась про себя. Мается тут проблемами эмоциональной достоверности отношений, как перепуганная лонг-айлендская старлетка перед дебютом на сцене. Велики шансы, что спустя месяц, а может, и раньше, его или её в живых уже не останется.

Хотя атака на Сицилию с очевидностью грозила им гибелью, в расходящихся коридорах вероятности присутствовали ещё с полдюжины вариантов кончины. Новые Советы могли высадиться на Мальте, захватить остров, бросить всех в тюрьму, поработить или казнить. ВА мог обнаружить их базу, разбомбить или послать коммандос, чтоб перерезали НС во сне. Или же Клэр могла прорваться в Штаты, чтобы там до неё дотянулись наёмники Прегера. Или Третья мировая могла наконец разрешиться ядерным холокостом: огненный шторм или более медленная смерть от радиоактивных осадков, а может, от голода и лишений в ядерную зиму.

В меню возможных летальных исходов все эти варианты, а она думает только: стоило ли вообще отдаваться Торренсу?

— У тебя такой задумчивый вид, — протянул Каракос, поднявшись на палубу. Акцент у него был приятный, а выражение лица мягкое, неуверенное. Он отмылся и за проведённую здесь неделю немного отъелся, так что лицо его уже не выглядело таким заострившимся. Не слишком красивое, но по-мужски привлекательное, зрелое, с отчётливо проявленными чертами характера, а временами в глазах мелькал намёк на муки, которые пришлось ему вынести.

Он не любил рассказывать о том, через что ему пришлось пройти, и обронил лишь, что большую часть времени его держали в одиночной камере, такой тесной, что даже вытянуться толком не получалось. Он, казалось, вообще не в состоянии был распространяться о днях, проведённых в плену у ВА, но оно и понятно.

Он остановился рядом с Клэр у поручня и вгляделся во мрак.

— Проступают звёзды, — сказал он. — В заботах о выживании мы не замечаем таких вещей. — Он посмотрел на неё и усмехнулся. В усмешке его было нечто ребяческое. — Клэр, ты ведь наверняка насмотрелась на звёзды там, наверху?

В Колонии. У неё свело внутренности новым оборотом неутомимого винта, прибивавшего кишки к позвоночнику, и, наверное, по лицу об этом можно было догадаться.

— Я что-то не то сказал? — спросил он.

Положив руку на её кисть, он извинительно улыбнулся, точно говоря: Прости. Тебе выпало достаточно боли.

Прикосновение ей понравилось. Показалось... она не была уверена, каким.

Но обнаружила, что смотрит в небо и размышляет (винт сделал очередной оборот), действительно ли мёртв её отец.