Затмить Земфиру
Шрифт:
– Блин, что это у вас у всех сегодня с юмором?
– У кого это у вас?
– Ну, Маня с утра, Елена тут в архиве.
– В каком архиве? Ты что, к Мане вчера из казино укатил?
– К ней, – зачем-то соврал я. – А ты ревнуешь?
Внезапно связь прервалась. Я набрал мобильник Викулкина. «Абонент не отвечает или временно недоступен».
– Не понял юмора...
Я встал, прошелся вдоль архивных завалов. Казалось, документы шевелятся в коробках, как змеи в траве.
– Странный этот Кирилл!
Вернулся на рабочее место, подвинул к себе фотоальбом с пробами к «Операции „Ы“. Отчего-то помечен грифом „Хранить постоянно“. На „Берегись автомобиля“ такой гриф
Немой. Не мой.
На этой шутливой ноте я открыл следующую папку. Там покоились различные постановления: сценарно-редакционной коллегии, мосфильмовского худсовета и т. д. Естественно, по фильму «Операция „Ы“. Взглянул на бойкого голубка за окном. Он все так же урчал и выстукивал коготками по подоконнику морзянку. Свободный человек! Господи, какая же скука смертная – сидеть в архиве и разбирать хреновый почерк секретарши редакционной коллегии!
Впрочем, местами было забавно:
«...Хотелось бы обратить внимание авторов на эпизод превращения Верзилы в негра. Этот трюк, в котором обыгрывается густо положенный черный грим и ожерелье из изоляторов, кажется нарочитым и необязательным».
«...В 3-й новелле – отвратительная мышь. План с мышью надо срезать».
«...Я считаю, что надо кончать снимать Моргунова и Пуговкина. Они неинтересны и надоели. Демьяненко не хватает крупного плана, за очками глаз не видно».
Больше ни черта не разобрал. Надо же, солидная организация, орденоносная. Могли бы и на машинке протоколы печатать.
Тут тихо, как хлороформная мышка, вкатилась Елена.
– Мы, к сожалению, закрываемся. Удалось что-нибудь интересное найти?
– Да как сказать... Так, поверхностно ознакомился. По моим второстепенным персонажам пока вообще ничего. Приду завтра, часов в двенадцать.
– Тогда всего хорошего. – И она протянула мне сухую, как документ, руку.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Горбоносый бомбардировщик с «магендавидом» на борту метал дерьмо в районе Северного Чертаново. Будто слон в цирке, напуганный трещоткой какого-нибудь сорванца из первого ряда. Те, кого, как Маню в Египте, отметила «рука Божья» (упало, короче, на голову), водили хоровод возле станции метро. Я же лежал в сугробе, придавленный кокосовой пальмой. Бомбардировщик пикировал прямо на меня. Дерьмо валило из его открытого люка огнедышащей лавой. Я жуткий копрофоб, и когда увесистый шмат, словно удар боксера, накрыл меня... Короче, весь в поту я проснулся и с минуту брезгливо рассматривал руки, подушку, одеяло перед собой. Утеревшись майкой, взглянул на клепсидру [23] , купленную на восточном базаре в Каире, там, где певунья обнимала слепых заразных детей. Часы показывали одиннадцать. Опаздываю. Я ведь сказал архивистке, что буду к двенадцати. У них же там один стол и очередь.
23
Водяные
часы.Пока стоял под душем, вспоминал, к чему снится дерьмо. Вот некоторые говорят – к деньгам, к славе. Фигня все это. Жизнь вскоре показала, что дерьмо снится к дерьму. Не успел я включить фен, звонок. Маня на проводе. Привет, хэлло, как дела, нормально.
– Я через час улетаю в Уфу.
– Ничего себе. Ты шутишь?
– Не шучу. Слышишь гул двигателей?
В трубке и вправду гудело. Самолеты, блин, с дерьмом. Вещие сны.
– Мне трудно понять. Что-то случилось?
– Я вчера вечером позвонила в Уфу, на студию. Мне сказали, есть «окно». Музыканты мои тоже свободны. Надо было принимать срочное решение. И Настя деньги достала. Настя, кстати, со мной летит.
– С тобой? – Полузабытое чувство ревности кольнуло меня в солнечное сплетение. – А продюсера с собой ты не могла взять? Я ведь все-таки твой продюсер.
– Настя дала деньги, это ее право. – Было явственно слышно, как Маня недовольно скрежетнула зубами.
– Понятно. То есть ничего не понятно. А как же наша свадьба? Точнее, мы же заявление в загс не подали.
– О господи! Ты слышал, что я сказала? Студия свободна, музыканты. Меня все ждут. Что важнее в конце концов?
– Ну да, ну да. Все прежние договоренности недействительны. В силу все-таки вступили «авторские права».
– Какие авторские права?
– На душу, мысли, чувства. Тебя же и цитирую. К тому же убиты два «Зэ». Свобода, полная свобода!
– Ты что, бредишь? Какие «двазэ» убиты?
– Зверь и Земфира. Земфира – метафорически.
– Не истери, чувак! Что ты все время паришься на пустом месте?
– Нет, ну а кто клятвенно обещал, что мы подадим заявление до твоего отъезда в Уфу?
– Послушай, не дави. Когда на меня давят, я все наоборот делаю. Я начинаю вспоминать, что вообще должна быть одна.
– Да-да. «Так лучше для творчества».
– Да, так лучше для творчества. Ничего не отвлекает. Гений, в высоком, ницшеанском смысле, всегда один. Ход истории, как говорил профессор, зависит от воли одиночек.
– Какой, к черту, профессор?
– Профессор филологии Базельского университета Фридрих Ницше.
– Ты что, подсела на Ницше? Ты всерьез считаешь себя гением? Но реальные гении не кричат на каждом углу о своей гениальности!
– Фигня. Земфира, когда еще в училище была, в Уфе, плевала на всех и уже тогда считала себя гением.
Вот такая у нас певунья. И никаких гвоздей.
Меня стало медленно сносить в привычный ступор, словно температурящего в сон. Уфа, Земфира, Ницше, Настя. Силы на исходе. Я устал бороться. Маня непредсказуема – повторять это каждый день, как номер собственной «visa».
– Ладно. Спорить с тобой бесполезно.
– Это точно.
– Сказала бы хоть – проводил.
– Настины друзья проводили, все в порядке. Ладно, не обижайся. Бегу на посадку. Ищи клубы и Бурлакова!
Буду звонить, звони чаще, пока, удачи, целую.
Я повесил трубку. Смешно, но на секунду я вдруг почувствовал себя В. Уральским или, что еще потешнее, М. Кравчуновской. Второстепенным персонажем во всей этой нашей с Маней небесной истории.
Нужно было срочно выпить, чтобы каким-то образом выдернуть себя на поверхность.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На «Мосфильм» я, конечно, не поехал. Какие тут второстепенные персонажи! Откупорил бутылку «Мартеля» и подумал о кобре, которая, говорят, плюет ядом точнехонько в глаза противнику.