Завтрашний ветер

не сливались со слезами англичан в зале, и это бы-

ло лучшим примером того, что борющееся человече-

ство — единое целое. Актеры национального театра

Великобритании читали стихи Неруды по-английски —

может быть, поначалу они делали это даже слишком

по-английски, но к концу вечера в них проступил ла-

тиноамериканский темперамент. Небольшой оркестр

народных инструментов исполнял музыку, написан-

ную Виктором Харой, и среди музыкантов с гитарой

в руках была одна из двух дочерей Джоан, накрытая

Чилийским темно-бордовым пончо. Профиль Пабло

Неруды светился на заднике сцены, как будто вели-

кий поэт был вместе с нами. В этом зале не было

тел. Были души, наполненные горечью сострадания

с грозным привкусом еще не сбывшихся надежд, за

которые стоит бороться. Для литературного вечера в

Англии зрителей было очень много — тысяча чело-

век, но главное то, что не было ни одного плохого

лица. Ни разу в Англии мне не приходилось видеть

такую беспримерно прекрасную аудиторию.

Но когда на следующий день я перелистал все

лондонские газеты, в них не было ни строчки о состо-

явшемся неповторимом концерте в честь неповторимо-

го поэта. Можно было подумать, что такие поэты,

как Неруда, толкутся тысячами в лондонских ба-

рах. Вот она, свобода западной прессы — свобода

незамечания гениев. Зато в одной из газет как

о крупном национальном событии была напечатана

следующая сенсационная информация: «Вчера в лон-

донском аэропорту Хитроу среди транзитных пасса-

жиров под темными большими очками трудно было

узнать знаменитую американскую кинозвезду — мил-

лионера Фрэнка Синатру. Синатра с аппетитом съел

предложенный ему завтрак: омлет, сосиску, два лом-

тика бекона, румяные тосты и выпил бокал джуса.

От кофе отказался. Счет был два фунта десять пенсов.

Синатра дал официанту пятифунтовый банкнот и ска-

зал, что сдачи не надо. Официант попросил у него

автограф, который Синатра и поставил на фирмен-

ной салфетке. На вопрос нашего корреспондента,

понравился ли ему завтрак, Синатра, направляясь

в самолет с чемоданом на закодированном замке, от-

ветил: «Англия — родина лучших завтраков». Тела,

читающие газету, будут довольны. Но что это даст

для ищущих, мечущихся душ, которыми полна Анг-

лия? Что же, я кладу на редакционный стол любой

из английских газет эту статью и, улыбаясь, говорю:

«Напечатайте. Попробуйте. Сдачи не надо».

Но вечер памяти Неруды закончился, а жизнь

Англии продолжается. За неделю я успел посмот-

реть два спектакля и штук двадцать фильмов. Но

мне показали один особенный фильм, который меня

потряс. Он был не слабее даже замечательного

фильма Формана «Полет над кукушкиным гнездом»,

где рассказывается о попытке восстания в сумасшед-

шем доме и о медленном обезволивании главного ге-

роя так называемыми транквилизаторами. Это был

документальный фильм, заснятый на видеопленку

медиками клиники Тависток с разрешения их паци-

ентов. Фильм предназначается только для профес-

сионального врачебного использования, а жаль. Его

бы надо показывать в самых крупных кинотеатрах

мира. Нет актеров гениальней самых простых людей,

когда они, забыв о кинокамере, ничего не изображают,

а таковы, каковы они есть. К психотерапевту прихо-

дит средняя английская семья: муж — магазинный

детектив, жена — домохозяйка (оба лет за сорок),

их дети: дочка 12 лет — школьница, и мальчик

Н лет — школьник. Родители не знают, что делать

СО своим мальчиком — он совсем отбился от рук,

прогуливает, ворует из дома, а недавно поджег в

мусорной корзине кучу газет. Родители жалуются

на то, что у них потерян контакт со своими деть-

ми — дети с ними ни о чем не советуются, ни о чем

не разговаривают. Но когда психотерапевт пытается,

чтобы родители откровенно начали говорить с ним, с

нрачом, к которому они пришли за помощью, то они

замолкают, опускают глаза, прячутся в скорлупу не-

доверчивости. Психотерапевт всячески пытается их

раскачать, наконец спрашивает: «Скажите, а о чем

им говорите друг с другом, если не говорите с соб-

ственными детьми?» Родители переглядываются, сно-

па опускают глаза. «Мы редко говорим...» — вы-

давливает муж. «Мы ни о чем уже давно не гово-

рим...» — вырывается у матери. «Тогда зачем же вы

пришли сюда, если ничего не хотите говорить не

только друг другу, но и мне?» — спрашивает пси-

хотерапевт. И вдруг у матери пробивается: «Когда

моя мать была беременной мной, они вместе с отцом

были погребены под руинами после немецкой бом-

бежки. Все думали, что они убиты. Только наша со-

бака этого не думала. Она искала их и нашла по

запаху сквозь обломки. А когда нашла, стала ла-

ни., показывая другим людям место... Их спасли, и

спасли меня в животе моей матери... Так и я

сейчас вроде той собаки... То, что я вас привела

да обломки нашей семьи, это мой лай, а словами я

не умею...»

Великая метафора, случайно вырвавшаяся ИЗ

уст этой женщины, дала психотерапевту, по его соб-

стнеиному признанию, ключ к семейной трагедии

неразговаривания друг с другом. Он понял, что