Зазеркальная империя. Гексалогия

– Так вы живой, Сан Палыч? – немного очухался половой, инстинктивно продолжая дергать на себя неподдающуюся дверь: видимо, движениями у него, как и у динозавра, управлял другой нервный центр, расположенный не в голове.

– А что – сомневаешься? – начал закипать офицер. – Куда тянешь ручонки? В рыло захотел? – почему-то совсем непохоже на себя вскипел он. – Живой я, живой! Не видишь?

Наконец Василий пришел в себя достаточно, чтобы пропустить поручика в пустующее по ранней поре помещение.

– Да ведь болтали, что убили вас, вашбродь, – плаксиво протянул из-за стойки мужик, на всякий случай воздвигнув между собой и посетителем преграду попрочнее. – Зарезали в горах туземцы и косточек не оставили. Я уж со счету сбился, сколь раз дружки ваши за упокой вашей душеньки стопки опрокидывали.

– Врут твои болтуны, – буркнул Бежецкий, оглядываясь: лентяй еще и не думал прибираться в замусоренном с ночи «клубе», воздух в котором все еще был мутноват от табачного дыма. Поэтому и желания оставаться тут надолго не возникло. – Жив я, как видишь. Подавились туземцы моими косточками.

– Ну, слава богу! – деланно обрадовался Василий, даже не подумав, что на простой рязанской физиономии ясно читается: «Шли бы вы подобру-поздорову, ваше благородие…» – А я-то невесть что подумал… Собаки, понимаешь, всю ночь выли, – поделился он с офицером. – Не спалось совсем… Что вашему благородию будет угодно?

– Казенная есть, Василий? – Саша вытащил из кармана ком мятых купюр, силясь вспомнить, сколько «афонек» стоила в последний раз бутылка водки.

– Откуда, батюшка? – сделал холуй постное лицо. – Один шароп, табуретовка…

– Ох, не ври! Будто я не знаю, что всегда держишь запас!

– Помилуйте!..

– Слушай, Василий, – облокотился Александр на стойку. – Я всю ночь не спал сегодня… Злой, как собака. Думаешь, просто так собаки ночью-то выли? Ох, не к добру, Василий, не к добру…

Мужик помолчал, шаря глазками по лицу поручика, и пробормотал, отведя взгляд в сторону:

– Да есть в заначке пара бутылочек…

– Тащи обе. И закусить что-нибудь, – распорядился Бежецкий. – Заверни во что-нибудь, чтобы не напоказ по городу нести…

Пять минут спустя он вышел из харчевни с объемистым бумажным свертком под мышкой. Наличности у него почти не осталось – цену живоглот заломил поистине людоедскую, но и его можно было понять: покупал офицер «на вынос», что, в общем-то, в магометанском городе было строжайше запрещено.

«Ерунда! – легкомысленно подумал поручик, настроение которого несколько поднялось. – До жалованья дотяну. В крайнем случае перехвачу у кого-нибудь десятку. Я же не Зебницкий – мне в долг дадут, наверное. Да, вот у Зебницкого и займу – не век же мне ему одалживать?»

Он покачался под цепкими взглядами стариков (до скончания века они тут обосновались, что ли?) с каблука на пятку, прислушиваясь к бульканью, доносившемуся из пакета, и решение пришло само собой.

«А не закатиться ли вам, поручик…»

* * *

Александр лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Рядом, разбросав по подушке волосы, крепко спала утомленная пьяно-любовным марафоном женщина. Не Варвара, увы…

Ноги, сперва сами несшие поручика в знакомом направлении, постепенно замедлили ход. У нее он не бывал с того самого памятного дня, когда на его глазах умер бедняга Еланцев. Не мог перебороть себя – все казалось, что стоит между ними мертвый поручик, улыбаясь кровоточащими губами… Встретились в городе как-то раз. Бежецкий, пресекая встречное движение женщины, сухо раскланялся тогда, она не настаивала… И вот теперь, когда Саша решился, оказалось, что права старая мудрость. Нельзя в одну реку войти дважды…

– А нет ее, – беспечно ответила открывшая дверь молодая, но уже довольно потасканная особа, изучив поручика с ног до головы цепким, оценивающим взглядом представительницы древнейшей профессии.

Все в ней: и то, как она жевала – смолку, вероятно, и вульгарный наряд, и неряшливая прическа, – отталкивало Бежецкого.

– Где же она? – спросил он как можно ровнее, стараясь ничем не показать своего к этой «жрице любви» отношения. – Когда будет?

– А вы разве не знаете? – вылупила глаза девица.

– Чего не знаю?

– Да нет ее! Вообще нет. Теперь я тут живу.

– Уехала? – Сашино сердце сбилось с ритма.

– Ага! Уехала! – ухмыльнулась шалава, продемонстрировав золотую зубную коронку. – В ящике! Убили ее.

– Как это произошло? – Молодой человек сам удивился, что его голос звучит почти безразлично.

– А я знаю? – пожала острыми плечиками девица. – Говорят, во время обстрела накрыло. Я там не была… А не угостите барышню сигареткой, ваше благородие? – игриво подмигнула она, плотоядно глядя на пакет под мышкой у поручика. – А то столько не пила, что до сих пор голодная…

– Извините, не курю, – сухо кивнул молодой человек, поворачиваясь.

Известие о смерти первой его женщины не то чтобы выбило его из колеи – все под Богом ходим – но навеяло грусть, еще больше усугубив неважное настроение.

Но разве одна знакомая девушка у бравого офицера, бывшего гвардейца, в городе? Ха!..

Поручик осторожно, чтобы не разбудить спящую, встал и босиком, поджимая пальцы от уколов разлохматившейся циновки – не такой непотребной, как у него, но тоже далеко не новой, прошлепал к столу, заваленному объедками. Бутылка, на треть полная, занимала почетное место, но Александру мерзко было даже представить отвратительный сивушный вкус пойла, там содержащегося. «Монополька», вынесенная из «клуба», закончилась удивительно быстро, и в ход пошло все, что могло нести опьянение. Да и не первая это была «станция», где останавливался поручик на своем пути к нынешнему свинскому состоянию: в памяти мелькали смазанные лица собутыльников и собутыльниц, ни одна из которых даже близко не походила на спящую – женщину лет тридцати с миловидным, правда, лицом, которое язык не поворачивался назвать красивым. Может быть, из-за неряшливо наложенной и изрядно размазанной косметики?

Бежецкий подошел к мутноватому зеркалу, украшающему одну из стен, и вгляделся в его глубину. Туда, где стоял молодой мужчина в костюме Адама, исподлобья, тяжелым взглядом, смотрящий прямо в глаза ему, Саше.

«Неужели это я? – ошеломленно подумал молодой человек. – До чего же я дошел?..»

Тому, зазеркальному, Саше, действительно трудно было дать двадцать два года. Всклокоченные, изрядно отросшие волосы, ввалившиеся щеки, резко обозначившиеся складки у рта, небритый подбородок, синева под глазами.