Зазеркальная империя. Гексалогия

– Граф преподает в закрытом учебном заведении, совместно курируемом обоими нашими ведомствами, – поспешил пояснить жандарм. – И не без успеха, замечу.

– Оставьте, полковник, – отмахнулся Дробужинский, но было видно, что ему приятно это слышать. – Я весьма посредственный учитель. Прежде всего потому, что не могу посвятить этому достаточного времени. Боюсь, что мои студенты так и останутся недоучками, – соизволил граф пошутить.

– Как вы верно подметили, – продолжил он, – Махмуд-Шах честолюбив и умен. Поэтому он всегда стремился к трону Афганистана и стремится сейчас. Но отлично понимает, что, даже если ему удастся сплотить вокруг себя какое-то число верных сторонников, вернуть власть он не сможет. Самое большее, на что его гипотетическая армия способна – вылазки против российских войск и войск Ибрагима Второго, попытки склонить на свою сторону губернаторов провинций и прочая партизанщина. Даже если он воспользуется помощью Британии, Турции и Магрибинских султанатов, которая сейчас, уверен, ему предлагается весьма усиленно, то это лишь затянет кровавую междоусобицу. И ему не хуже всех нас понятно, что единственной силой, которая сможет вернуть ему корону, является именно та, что эту корону отняла – Российская империя. Но одновременно он человек благородный. Простить предательство ему трудно, да и сподвижники его, которые после переворота лишились постов, чинов и недвижимости, а многие – и близких, не поймут. Ну, и человеческое тут не на последнем месте – он просто боится западни, которую ему могут подстроить под предлогом переговоров. Ведь это не старый битый горный волк вроде Хамидулло, за которым гонялись и армия покойного короля, и наши спецслужбы… Да вы это знаете – зачем я вам рассказываю? – граф кивком указал на орден на груди Бежецкого. – Это вчерашний принц, изнеженный и непривычный к походам и конспирации. Ручаюсь, что ему плохо и трудно в горах, и он с радостью бы пообщался с парламентером, но никому не доверяет.

– За исключением одного человека, – вставил Федор Михайлович.

– Кого же? – машинально спросил Александр, загипнотизированный лекцией дипломата.

– Вас, – развел руками Аристарх Львович.

* * *

– Да вы с ума сошли! – опешил Саша. – Кто я такой? Обычный поручик, без году неделя в армии. И вообще… – Он чуть было не выпалил «собравшийся уйти в отставку», но вовремя прикусил язык. – Я же пешка, господа! Обычная пешка!

– Но пешки, если вы играете в шахматы, – заметил Дробужинский, – при ряде обстоятельств выходят в ферзи.

– Кстати, – полковник хлопнул себя по лбу и достал из стола лист бумаги, – совсем забыл, Александр Павлович! Вы уже и не поручик. Вот приказ о присвоении вам чина штаб-ротмистра. Вне очереди.

– Вот видите, – дипломат остро глянул на Бежецкого. – Пешка сократила путь до ферзя на целую клетку.

Саша заворожено переводил взгляд с перстня, к которому по-прежнему не решался прикоснуться, на приказ, придавленный крепкой пятерней жандарма, и не мог отделаться от мысли, что это сон, продолжение того самого кошмара. Сейчас он очнется в своей постели и даже не вспомнит всех подробностей этой фантасмагории. Драгоценность стоимостью десять миллионов рублей, вожделенный совсем недавно чин штаб-ротмистра… Решение уйти в отставку, какой-то час назад казавшееся подвигом, эпохальным свершением, коренным поворотом в судьбе, на фоне всего этого как-то съежилось, поблекло, потеряло значимость, выглядело уже не обдуманным мужским шагом, а желанием капризного малыша, вроде бессмертного: «Назло маме отморожу себе уши!»

Старшие собеседники смотрели на него и чего-то ждали.

– И все равно, господа… – усилием воли оттолкнул наваждение, окутывающее его теплой липкой пеленой, Александр. – Я…

– О-о-о!.. А я и забыл! – полковник пожал плечами и потянул бумагу обратно к себе. – Вы же, голубчик, подлежите суду за дезертирство! Как же я так? Точно стариковский склероз, не иначе.

– Дезертирство? – поднял редкие белесые бровки граф. – Ну-ка, ну-ка, расскажите, Федор Михайлович.

– Да вот, молодой человек решил прокатиться из действующей армии до дому, – охотно пояснил жандарм. – А документы в надлежащем порядке оформить позабыл. Да и причины на то не имел.

– Я был ранен, – буркнул поручик, понимающий, что вокруг него разыгрывается комедия, в которой ему самому отведена роль Пьеро. – Полковник Седых…

– Увы, – развел руками Федор Михайлович. – Покойный Иннокентий Порфирьевич то ли запамятовал, то ли засунул куда-то бумажку… А может быть, нерадивые сестры милосердия после его гибели пустили сами знаете на что.

Ситуация складывалась патовая: бумаги о ранении, конечно же, были оформлены надлежащим образом – Саша не верил в то, что покойный медик мог отнестись к судьбе своего друга наплевательски, но их появление на свет либо исчезновение без следа теперь зависело только от коварного жандарма. Бежецкого ставили в положение Буриданова осла,[99] но явно подталкивали в направлении той копны сена, которая была выгодна. Конечно же, не ему самому.

– Да-а-а. – Аристарх Львович задумался. – Очень некрасивая штука… Тут офицерским судом чести не отделаешься. Знавал я одного поручика лет двадцать тому, так он в подобном положении не придумал ничего лучшего, как пустить себе пулю в лоб. Сам не спасся, но хоть честь свою сохранил… Но ведь мы просто обязаны помочь молодому человеку, не правда ли, Федор Михайлович?

– Конечно! О чем речь! – приказ опять начал медленное движение по столу в сторону Александра. – Если, разумеется, молодой человек не будет капризным ребенком и примет решение, достойное взрослого человека и офицера Российской Императорской армии.

«Все равно меня заставят, – обреченно подумал Бежецкий. – Так есть ли смысл отправляться куда-то под конвоем и контролем, когда можно остаться свободным человеком? Относительно свободным… В конце концов – чего это я втемяшил себе в голову, что в цивильной жизни достигну каких-то успехов? Я ведь даже не выбрал стезю, по которой двинусь дальше. Все мирные профессии от меня одинаково далеки – медицина, педагогика, инженерное дело, наука, искусство… Оставаться на содержании родителей, представляясь знакомым отставным поручиком? Даже не гвардии поручиком… Ах, это… – взгляд его опять упал на „змеиный глаз“. – Да, это весомый аргумент. Но не потеряю ли я его, отказавшись от предложения? Потеряю наверняка. Так что выбора-то у меня особого нет…»

Заметив колебания молодого человека, Дробужинский быстро переглянулся с жандармом и извлек из внутреннего кармана сюртука небольшой угловатый предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся коробочкой, обтянутой темно-зеленым сафьяном.

– Я тоже кое-что забыл, Александр Павлович. – Он открыл коробочку, и внутри, утопленная в черный бархат, сверкнула полированным золотом восьмилучевая звезда. – Король Ибрагим Второй соизволил пожаловать вас, поручик, высокой наградой Королевства Афганского – Орденом Звезды,[100] или Нишан-и-Астур, основанной одним из его предшественников, Амиром Абдур-Рахманом, почти сто лет назад… Носится на красной муаровой ленте через плечо – вот она, – палец дипломата указал на свернутую в трубочку ленту в бархатном гнезде под орденом, – скрепляясь маленьким орденским знаком у левого бедра. Почти как яненская…

Александр нерешительно принял из рук «искусителя» коробочку и полюбовался игрой света, падающего из окна, – серый петербургский день близился к своему завершению: на золотых лучах и серебряном центральном медальоне с чеканным афганским гербом-мечетью. Федор Михайлович тут же включил настольную лампу на гибкой коленчатой опоре и направил яркий луч на награду, сразу вспыхнувшую острыми бликами.

– За что это мне? – отставил коробочку поручик, вдосталь налюбовавшись ее содержимым.

– За помощь, оказанную монарху при воцарении. Все, хм… ваши коллеги, так сказать, по славному делу, – Аристарх Львович иронически скривил губы, – награждены такими же. Естественно, неофициально. Дома, перед зеркалом, примерить можете, но на люди, тем более в торжественных случаях – ни-ни. Увы, такова специфика подобных наград… – развел он руками. – Так что для вас это не более чем значок, хотя в Афганистане дает право на многие блага, начиная от пожизненной пенсии, выражающейся весьма круглой суммой, до потомственного дворянства. Не слишком высокого ранга, но все-таки. Дающего право являться ко Двору в престольные праздники и так далее.

– Но у вас, сударь, есть шанс получить по завершении миссии – успешном, разумеется – нечто подобное и в России, – улыбнулся жандарм. – Скажем, Святую Анну. И не «клюкву» – она у вас уже есть – а третью степень, с мечами и бантом. А то и Святого Владимира…[101]

– Я не из-за наград и чинов служу Империи… – начал было молодой человек, рассерженный тем, что его считают алчным и недалеким «коллекционером», каких, по рассказам отца и деда, в армии, увы, всегда было не счесть. Да что далеко ходить – тот же Коротевич.