Зази в метро

– Почему...- вопрошал он,- почему бы нам не радоваться жизни, когда достаточно любого пустяка, чтобы нас ее лишить? Из пустяка она рождается, благодаря пустякам теплится, пустяки ее подтачивают, из-за пустяков она обрывается. Если бы это было не так, кто бы стал мириться с ударами судьбы, с унижениями, которыми усеян путь к блестящей карьере, с грабительскими замашками бакалейщиков, с расценками мясников, с разбавленным молоком, с нервозностью родителей, гневливостью преподавателей, грубостью сержантов, с паскудством властьимущих и нытьем онойнеимущих, с безмолвием бесконечных пространств, вонючим отваром из-под цветной капусты или с неподвижностью деревянных лошадок на карусели? Кто б стал все это терпеть, если б не было известно, что вредоносное размножение некоторых крошечных (жест) клеточек нашего организма или же случайная траектория пули, выпущенной по воле совсем не знакомого вам безответственного безумца, может неожиданно положить конец всем этим неприятностям, растворив их в вечной небесной голубизне? Вот я, сидящий здесь пред вами, частенько подумывал об этом, когда, одетый в балетную пачку, показывал ублюдкам вроде вас свои от природы, надо признать, весьма волосатые, но профессионально выщипанные ляжки. Могу добавить, что, если возникнет желание, вы сможете увидеть мой номер сегодня же вечером.

– Урра!
– заорали доверчивые туристы.

– Послушай, дядюшка, а ты пользуешься у них все большим и большим успехом.

– Ах, вот ты где!
– спокойно отозвался Габриель.- Видишь, я все еще жив и к тому же процветаю.

– Ты показал им Сент-Шапель?

– Им повезло. Мы приехали как раз к закрытию. Только и успели, что пробежаться мимо витражей. Огромные (жест) такие витражи. Они (жест) в восторге. Правда ведь, my гретхен lady? '

Польщенная туристка восторженно закивала.

– Урра!
– заорали все остальные.

– Держите гидасперов!
– добавила появившаяся вдова Авот'я. За ней по пятам шел Хватьзазад.

Легавмен подошел к Габриелю и, вежливо поклонившись, справился о его здоровье. Не вдаваясь в подробности, Габриель сообщил, что у него все в порядке. Тогда собеседник продолжил допрос, переходя к проблеме свободы личности. Габриель заверил его, что его свобода ничем не ограничена, и это, более того, его абсолютно устраивает. Разумеется, он не стал отрицать, что в какой-то момент было безусловное посягательство на его наиболее неотъемлемые права, но впоследствии, свыкшись со своим новым положением, он до такой степени сумел повлиять на происходящее, что его похитители стали его рабами, и в ближайшее время он сможет распоряжаться их свободной волей по своему полному усмотрению. В заключение он сказал, что ненавидит, когда полиция сует свой нос в его дела, и, поскольку его почти затошнило от отвращения к подобного рода вмешательству, он вынул из кармана шелковый носовой платок цвета сирени (не белой, разумеется), пропитанный одеколоном "Тайный Агент" фирмы Кристиан Фиор, и вытер им нос.

Задохнувшись в пахучем облаке, Хватьзазад извинился, попрощался с Габриелем, вытянувшись по стойке смирно, развернулся на сто восемьдесят градусов по всем правилам военного этикета, отошел от него и исчез в толпе в сопровождении семенившей за ним по пятам вдовы Авот'и.

– А здорово ты его на место поставил,- сказала Зази, усаживаясь рядом с Габриелем.-Мне, пожалуйста, клубнично-шоколадного мороженого.

– Кажется, я эту рожу уже где-то видел,- сказал Габриель.

– Теперь, когда эта лягавщина отвалила,- сказала Зази,- ты, может, наконец ответишь на мой вопрос? Ты гормосессуалист, да или нет?

– - Клянусь, что нет.

' Моя {англ.) гретхен (нем.) леди (англ.).

И в подтверждение Габриель протянул руку вперед и сплюнул, чем несколько шокировал собравшихся вокруг туристов. Он хотел было посвятить их в этот древний галльский обычай, но Зази пресекла его дидактические устремления, спросив, почему, в таком случае, хмырь обвинил его в том, что он таковым является.

– Опять за свое!
– простонал Габриель. Не вполне вникшие в суть дела туристы следили за происходящим теперь уже без тени улыбки, не испытывая ничего, кроме раздражения: они тихо переговаривались на своем родном наречии. Некоторые предлагали попросту утопить девчонку в Сене, другие завернуть в плед и сдать в камеру хранения на любом вокзале, обложив предварительно ватой для звукоизоляции. Если же никто не согласится расстаться со своим одеялом, то вполне можно использовать для этих целей чемодан, если, конечно, хорошенько утрамбовать содержимое.

Обеспокоенный этим шушуканьем, Габриель решил пойти на кое-какие уступки.

– Ну хорошо, вечером я все тебе объясню. Точнее, ты все увидишь своими глазами.

– Что увижу?

– Увидишь - и все тут. Даю тебе честное слово. Зази пожала плечами.

– Знаешь, я твое честное слово...

– Хочешь, чтобы я еще разок сплюнул?

– Хватит! А то мне в мороженое попадешь.

– А теперь оставь меня в покое. Ты все сама увидишь, честное слово.

– А что, собственно, малышка собирается увидеть?
– спросил Федор Баланович, которому удалось-таки уладить с сенмонтронцем все спорные вопросы, касающиеся дорожно-транспортного происшествия. Последний, кстати говоря, выразил горячее желание вернуться к себе в родную деревню. Федор Баланович. как и Зази, уселся рядом с Габриелем на место, которое освободили для него преисполненные уважения туристы.

– Я свожу ее вечером в "Старый ломбард",- ответил Габриель.- И всех остальных тоже (жест).

– Минуточку,- сказал Федор Баланович.- Это в программу не входит. Я должен проследить за тем, чтобы они пораньше легли спать, поскольку завтра рано утром они отбывают к седым камням Гибралтара. Таков уж их маршрут.

– Во всяком случае, эта перспектива была им очень по душе,- сказал Габриель.

– Они просто не понимают, что ждет их впереди,- сказал Федор Баланович.

– Зато потом им будет что вспомнить,- сказал Габриель.

– Мне тоже,- сказала Зази, сосредоточенно продолжая эксперимент по сравнительному изучению клубничного и шоколадного ароматов.

– Да, но кто же будет платить в "Старом ломбарде"? Сами они доплачивать не станут.

– Как я скажу, так они и сделают,- сказал Габриель.

– Кстати,- обратилась к нему Зази,- я вспомнила, что хотела у тебя спросить.

– Подождешь,- сказал Федор Баланович.- Помолчи, когда мужчины разговаривают.

Изумленная Зази заткнулась.

Поскольку рядом случайно оказался официант, Федор Баланович обратился к нему со следующими словами:

– Принесите-ка мне пивного сока!

– В чашке или в железной баночке?
– спросил официант.

– В гробу,- ответил Федор Баланович, давая официанту понять, что теперь его уже никто не задерживает.

– Потрясающе,- рискнула восхититься Зази.- Даже генерал Шарль Вермо никогда бы до такого не додумался.

Федор Баланович пропустил ее замечание мимо ушей.

– Значит, ты думаешь, что можно с них еще кое-что содрать?
– спросил он у Габриеля.

– Я же тебе сказал: что скажу - то они и сделают. Надо этим воспользоваться. Вот, кстати, куда ты их везешь ужинать?

– Знаешь, с ними так цацкаются! Они ужинают в "Серебряных кустах", ни больше ни меньше! Но платит за это непосредственно туристическое агентство.

– Слушай! Я знаю одну пивнушку на бульваре Тюрбиго, где ужин обойдется намного дешевле. Ты сходишь к хозяину того шикарного ресторана и возьмешь с него компенсацию из тех денег, которые он получит от агентства. Это ведь всем очень выгодно! К тому же я их отвезу в такое место, где чем только не полакомишься! Естественно, платить будем из доплаты, которую они внесут за "Старый ломбард". Что касается сдачи из "Кустов", то ее мы поделим между собой.

– Ну и хитрецы же вы, однако!
– сказала Зази.

– Знаешь,- сказал Габриель,- ты несправедлива! Все это делается исключительно для их (жест) блага!

– Мы только об этом и думаем!
– сказал Федор Баланович.- О том, чтобы, покинув этот славный град, нареченный Парижем, они никогда не смогли его забыть. И вернулись сюда снова.

– Ну что же, все складывается как нельзя лучше,-- сказал Габриель.- В ожидании ужина они смогут осмотреть подвалы пивной: там пятнадцать бильярдных столов и двадцать столиков для пинг-понга. Второго такого заведения в Париже нет.