Зази в метро

– А вы страшный сноб,- сказала она.

– Может быть! Но а вот ты, когда ты вырастешь, ты что думаешь, будет много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?

– Минуточку,- сказала Зази,- о чем мы, собственно, говорим, о мужчинах или о женщинах?

– В моем случае - о женщинах, в твоем - о мужчинах.

– Это совершенно разные вещи,- сказала Зази.

– Где-то ты права.

– Странный вы человек,- сказала Зази.- Сами толком не знаете, что думаете. Наверное, это страшно утомительно. У вас поэтому все время такой серьезный вид?

Шарль снизошел до улыбки.

– Ну а я бы вам понравилась?

– Ты еще ребенок.

– Некоторые уже в пятнадцать лет выходят замуж, даже в четырнадцать. Есть мужчины, которым это нравится.

– Ну а я? Я бы тебе понравился?

– Конечно, нет,- простодушно ответила Зази.

Откушав этой фундаментальной истины, Шарль сделал следующее заявление:

– Странно, что тебе в твоем возрасте такое приходит в голову.

– Действительно странно, я и сама не знаю, откуда все это берется.

– Ну этого я не могу тебе сказать.

– Почему люди говорят именно то, что говорят, а не что-нибудь другое?

– Если б человек говорил не то, что хочет сказать, его б никто не понял.

– А вы всегда говорите то, что хотите сказать, чтоб вас поняли? ...(Жест.)

– Все-таки совсем не обязательно говорить то, что говоришь, можно было бы сказать что-нибудь совсем другое.

...(Жест.)

– Ну ответьте мне, скажите хоть что-нибудь!

– У меня от тебя голова болит, и вообще ты меня ни о чем не спрашиваешь.

– Нет, спрашиваю! Просто вы не знаете, что ответить.

– По-моему, я еще не готов к семейной жизни,- задумчиво сказал Шарль.

– Вы же понимаете,- сказала Зази,- не все женщины задают такие вопросы, как я.

– "Не все женщины"! Нет, вы только послушайте! Не все женщины! Да ты еще совсем ребенок.

– Нет уж, извините, я уже достигла половой зрелости.

– Хватит. Это уже совсем непристойно.

– Чего тут непристойного? Это жизнь.

– Хорошенькая жизнь!

Пощипывая усы, он опять вяло уставился на Сакре-Кер.

– У кого-кого, а у вас должен быть богатый жизненный опыт. Говорят, в такси чего только не насмотришься.

– Откуда ты взяла?

– Это я в нашей газете прочитала, в "Воскресном санмонтронце", очень клевая газетенка, даже для провинции: там все есть, и знаменитые любовные истории, и гороскоп, в общем - все. Ну и вот там писали, что шоферы какой только сессуальности не повидали, всех видов, всех сортов. Начиная с пассажирок, которые хотят расплачиваться натурой. С вами такое часто бывало?

– Ладно! Хватит!

– На все один ответ: "Ладно! Хватит!" Наверное, вы индивид с подавленным сессуальным влечением.

– Боже! Как она мне надоела!

– Чем возмущаться, лучше расскажите о ваших комплексах.

– Чего только не приходится выслушивать!

– Наверное, вы просто боитесь женщин?

– Я пошел вниз. У меня голова кругом идет. Не от этого (жест). А от таких, как ты, девочка.

На этом он удалился и через несколько мгновений оказался всего лишь в нескольких метрах над уровнем моря. Габриель с потухшим взором ждал их, положив руки на широко расставленные колени. Увидев Шарля без племянницы, он тут же вскочил, и лицо его приобрело зеленовато-встревоженный оттенок.

– Неужели ты это сделал?!
– воскликнул он.

– Тогда бы ты услышал стук падающего тела,- невесело пошутил Шарль и сел рядом.

– Это што! Это было б ничего. Но зачем ты оставил ее там одну - я тебя спрашиваю?!

– Все равно у выхода ты с ней встретишься. Не улетит же она!

– Да, но сколько она дров наломает, пока не спустится вниз (вздох). Если бы я только мог предположить!

Шарль продолжал молча сидеть рядом. Тогда Габриель принялся разглядывать башню, смотрел на нее долго и внимательно, а потом сказал:

– Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было. Но теперь! Это как женщины, которые превращаются в мужчин от слишком интенсивных занятий спортом. Об этом в газетах писали.

...(Молчание.)

– Ты что, язык проглотил? Скажи, что ты об этом думаешь?

Тогда Шарль издал протяжный, заунывный звук, похожий на ржание, обхватил голову руками и простонал.

– И он туда же,- простонал он,- и он... Везде одно и то же... Опять эта сессуальность... Только об этом и говорят... Повсюду... Все время... Омерзительно... Разложительно... Все только об этом и думают...

Габриель заботливо похлопал его по плечу.

– Ты что, чем-то расстроен?
– спросил он так, между прочим.- Что случилось?

– Это все из-за твоей племянницы... Чтоб она!..

– Эй, ты! Потише!
– воскликнул Габриель, отдернул руку и воздел ее к небу.- В конце концов это моя племянница. Попридержи язык. а то и твоей бабушке достанется.

Шарль в отчаянии махнул рукой. Вскочил.

– Послушай,- сказал он.- Я, пожалуй, пойду. Я не хочу больше с ней встречаться. Прощай. И он ринулся к своей таратайке. Габриель побежал за ним:

– Как же мы домой доберемся?

– На метро.

– Тоже мне, шутник.
– пробурчал Габриель, отказываясь от дальнейшего преследования.

Такси уехало.

Оставшись стоять посередине улицы, Габриель погрузился в размышления, а затем сказал следующее:

– Ничто иль бытие, проблема вот лишь в чем. То вниз, то вверх, туда-сюда. О человек! Ты столько суетишься, что вот тебя уж нет! Уносишься в такси, увозишься в метро. Но башне этой дела нет и Пантеону тоже. Париж всего лишь сон - прекрасное виденье. Зази виденье лишь, проскользнувшее во сне (или в кошмаре), история же эта всего лишь виденье виденья, сон, увиденный во сне, чуть больше, чем просто бред, напечатанный на машинке дураком-писателем (ах! извините!). Вон там, подальше, еще чуть дальше, за площадью Республики - скопление могил парижан, которые здесь жили раньше. Они поднимались и спускались по лестницам, ходили взад-вперед по улицам так много суетились, что наконец исчезли. Появились на свет они благодаря акушерским щипцам - унес их катафалк, а тем временем башня ржавеет и Пантеон разрушается еще быстрее, чем кости этих еще совсем земных мертвецов разлагаются в пропитанной заботами земле этого города. Но я-то жив, и это все, что знаю. Ибо о таксисте, сбежавшем в своей наемной таратайке, или же о племяннице, зависшей где-то в трехстах метрах над землей, или же о моей супруге, нежнейшей Марселине, оставшейся дома, я знаю в данный момент, находясь здесь, лишь то, что мог бы выразить стихом александрийским: они почти мертвы, раз их со мною нет. Что вижу я вдали, за лесом сим голов простоволосых!

Вокруг него действительно собрались туристы, принявшие его за второго экскурсовода. Все повернулись и стали смотреть в ту же сторону, что и он.

– А что там, собственно говоря, виднеется?
– спросил один из туристов, обладавший наиболее глубокими познаниями в области французского языка.

– Да, что там интересного?
– спросил другой.

– Действительно,- вмешался третий.- На что

мы должны смотреть? Шомыдолжсмареть?
– спросил третий.Шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть?