Здесь слишком жарко (сборник)

В Союзе она в течение пятнадцати лет проработала медсестрой. Приходилось работать и в родильном отделении, и в хирургии, и где только она не работала. В Израиле ее опыта оказалось недостаточно, и она пошла работать в дом престарелых. Весь день она таскала на себе и мыла стариков, получая 5 шекелей в час. Чтобы заработок был более или менее приличным, приходилось работать в две смены.

За то время, что она прожила в Израиле, ей казалось, что она впала в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она перестала чувствовать и думать. Все стало безразличным. И лишь смерть Алексея вывела ее из этого оцепенения. Она вдруг почувствовала потребность, неутолимую жажду видеть его, говорить с ним.

С тех пор как он умер, она перебралась в салон. Спала теперь она совсем мало. Заходя в их общую комнату, Вика теперь подолгу стояла здесь, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темный угол. Ей казалось, что если постараться и сосредоточиться, то она услышит знакомый звук его шагов или хотя бы шорох, или хоть что-нибудь, едва заметное но неоспоримо свидетельствующее о том, что он жив и находится здесь. Иногда она проводила в этом ожидании целые часы.

Во сне он часто приходил к ней и стоял возле их кровати, загадочно улыбаясь. «Так значит ты жив?!» – спрашивала она. В ответ он лишь печально улыбался. «Но вот ведь ты здесь, такой же как и я, в чем же мы отличаемся друг от друга?» – спрашивала Вика. Но он лишь с сожалением смотрел на нее и не спеша удалялся. «Как же поговорить с ним теперь? Ему ведь теперь даже не позвонишь», – думала женщина.

Наконец она решила написать ему письмо. Она долго писала обо всем, что довелось передумать и пережить за это время. Писалось ей легко, как будто бы она освобождалась, наконец, от безжалостных тисков одиночества и смерти.

Лишь когда письмо было готово, она всерьез задумалась о том, как же его передать ему. Она не боялась выглядеть смешной, но вместе с тем ясно осознавала всю бесперспективность своих обращений на почту, на телевидение или на радио. Кто поможет ей? Неужели эти равнодушные и надменные чиновники с непроницаемыми лицами из Института Национального Страхования или надменные дамы из Министерства иммиграции?

Целиком поглощенная своей заботой, она бродила по городу в поисках человека или людей, к кому можно обратиться со своей просьбой. Так прошел весь день.

В сумерках она случайно набрела на почту и увидела за стеклом высокого, благообразного старика в черной кипе. Кожа старика была какой-то неестественно белой. Он вообще выглядел как языческий колдун: весь в белом, с аккуратно зачесанными набок седыми волосами и с белыми же аккуратно подстриженными бородой и усами, прозрачными серыми глазами, смотревшими из-за тонких линз очков, в строгом галстуке, белой рубашке и черном жилете. Старик сидел совершенно один, как будто специально ждал именно ее.

Женщина уверенно зашла в дверь и направилась к старику. Старик строго оглядел стоявшую перед ним женщину. Светло-серые глаза старика при этом потемнели, придав ему еще более строгий вид.

– Мне очень нужно передать письмо для мужа, – плохо сдерживая волнение заговорила женщина. – Он…. он там, очень далеко и я пока не могу туда попасть… – лепетала женщина. – Пожалуйста, помогите мне передать ему письмо, я вас очень прошу.

Она сама не знала, на каком языке говорит, скорей всего на своем родном, но ей казалось, что старик все понимает.

И действительно, глаза старика еще больше потемнели, но стали от этого не грозными, а печальными.

– Оставь письмо, – сказал старик каким-то загадочным и невероятно красивым, низким голосом. – Я позабочусь о том, чтобы твое письмо попало по назначению, – сказал старик.

Женщина отдала ему письмо и впервые за все это время облегченно вздохнула.

Побег

– Давай убежим, – вдруг сказал он с юношеским задором.

Она внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, шутит он, или говорит всерьез.

– От кого? – спросила она наконец.

– От всех и от всего, – решительно ответил Он.

– От всех? – снова переспросила Она.

– Да, от всех, – решительно заявил Он – И от всего. От серой, бессмысленной жизни, от ненужных связей и бессмысленной гонки неизвестно зачем…

Он говорил все это с сильным пафосом, обращаясь не то к ней, не то к самому себе. Слушая его, она улыбнулась слабой улыбкой и о чем-то задумалась.

– И от смерти тоже? – вдруг спросила женщина, глядя на него с той особенной улыбкой, с которой мать смотрит на ребенка, с серьезным видом строящим планы о полете к далеким звездам.

– И от смерти, – уверенно сказал он.

– Ты думаешь у нас получится?

– Я уверен, – сказал он решительно.

На ее бледном лице и обескровленных губах снова появилась все та же слабая улыбка. Будто боясь ее новых вопросов, он быстро сказал:

– Насчет лечения я договорюсь, ты не беспокойся.

– Я не беспокоюсь, – просто сказала женщина.

Она действительно была совершенно спокойна, как будто собственная судьба была ей уже совершенно безразлична.

Тем, кто мог случайно услышать эту странную пару, могло показаться, что разговор происходил между юными парнем и девушкой. В действительности же это были уже немолодые мужчина и женщина.

Мужчина был еще крепким, коренастым, лет пятидесяти, с седеющей густой шевелюрой и аккуратно подстриженой, тоже с проседью, бородкой, в сшитом на заказ светлом костюме и дорогих кожаных туфлях. Женщина же, напротив, была необычайна худа с неестественно бледным, худым лицом и бесцветными, тонкими губами. Косметика была бессильна скрыть нездоровую бледность ее лица. На ней была простенькая блузка и темно-синий жакет, голову закрывала косынка. Судя по тонким чертам ее лица, когда-то она была очень красива.

– А как же твоя жена, дети? – спросила она.

– С ними я все решу – уверенно ответил он, как будто этот вопрос был для него давно решен, – Решайся, – сказал он вдруг и протянул ей руку.

Они встретились снова тогда, когда большая часть их жизни была уже позади. Она уже много лет жила в его душе лишь воспоминанием юности.

Первое время после расставания с ней, он часто вспоминал ее. Вспоминал, когда ему было особенно плохо. Увидев где-нибудь женщину, похожую на Ольгу, он устремлялся за нею, забыв обо всем на свете, но… всякий раз убеждался в ошибке и возвращался в прежнюю жизнь.

Он собирался поехать в Израиль на месяц, максимум на два, если получится подработать и вернуться…

Так, во всяком случае, он говорил себе и ей.

– Ты ведь не вернешься, – с грустью, но уверенно сказала она, узнав о его планах.

– С чего ты взяла? – встрепенувшись спросил Виктор и начал горячо убеждать ее, что уедет ненадолго, а когда вернется, то все у них будет хорошо.

Она слушала и ничего не говорила, но по ее глазам было видно, что она ему не верит.

Где-то в глубине души он и сам прекрасно знал, что не вернется, но не решался признаться в этом ни себе, ни ей.