Здесь слишком жарко (сборник)

Снежная королева

Я встретил ее в канун Нового года.

За полгода до того, как я ее встретил, жена, забрав нашего двенадцатилетнего сына, улетела обратно в Россию, не выдержав наших мытарств.

Когда мы только приехали, я объездил всю страну в поисках работы, но безуспешно. Потом мы оба мыкались в поисках заработка и дешевого жилья, хватаясь за любую работу типа уборки, мытья посуды за пять шекелей в час. В то время и такая работа тогда была в большом дефиците. Страна была наводнена легальными и нелегальными эмигрантами, палестинскими рабочими с оккупированных территорий и гастарбайтерами из Азии и Африки – от Филлипин до Нигерии.

Потом я нашел хоть и не очень престижную, но зато постоянную работу. Если была возможность – работал в две смены. На жизнь хватало, и мне казалось, что постепено наши пошатнувшиеся было отношения налаживаются.

Но я ошибся. Моя жена смотрела теперь на меня совсем не так, как раньше, до приезда в Израиль. Тогда ее глаза смотрели на меня с каким-то восторженным обожанием.

Впрочем, и я тогда был совсем другим. Я в то время работал в престижном НИИ, собирался защищать диссертацию, и… Вдруг НИИ закрылся, и все, кто могли, разъехались кто куда, или ушли в бизнес.

А те кто не могли, прозябали на грани нищеты.

Мы с женой тогда тоже решили уехать, надеясь, что Израиль это та страна, где я смогу наиболее полно реализовать свой потенциал…

Но нашим мечтам не суждено было сбыться. Здесь мы тоже влачили жалкое существование, не живя, а постоянно выживая.

Просто здесь все было по-другому. Ко всем нашим проблемам прибавились и неприятности сына. Он никак не мог привыкнуть к новой школе, где все для него было чужим. Его сразу же посадили в обычный класс, где он, не зная языка, сидел, ничего не понимая, за последним столом с еще двумя-тремя такими же, как он, детьми.

За то время что мы успели прожить в новой стране, он ожесточился и замкнулся. Наши походы в школу ничего не дали, поскольку мы толком еще не выучили иврит, и потому не могли как следует объясниться ни с учителями, ни с администрацией.

Ощущение собственного бессилия перед новой действительностью еще больше осложнило наши и без того непростые отношения с женой. И тогда в ее глазах как будто что-то погасло. В ней появилось какое-то безразличие ко всему и в первую очередь – ко мне.

И теперь, когда я был дома, она все время молчала, сосредоточенно делая какую-то работу по дому, или вдруг вспоминала о каких-то важных делах, которые нужно сделать прямо сейчас.

На мои вопросы и попытки поговорить, она отвечала, что «все в порядке», либо ссылалась на сильную занятость. И все это с какой-то неестественной, будто приклееной улыбкой.

Ложась в нашу общую постель, я теперь будто ощущал исходящий от нее холод и не решался к ней прикоснуться.

Потом вдруг она засуетилась, стала покупать сыну теплые вещи и однажды объявила мне, что они с сыном возвращаются обратно – к ее родителям.

Я не стал ее ни уговаривать, ни удерживать. С готовностью подписал все бумаги и отдал деньги, которые находились на нашем общем счету.

Возникшую на прощание неловкость я легко разрешил, сказав, что ни в чем ее не упрекаю.

Она даже на прощание хотела чмокнуть меня в щеку, но я посчитал это лишним и лишь сухо с ней попрощался.

За время нашего пребывания в Израиле она стала совершенно другой, чужой для меня женщиной, и ее отъезд лишь поставил точку в нашем разрыве.

Когда-то наш, а теперь только ее сын лишь как-то угрюмо, исподлобья смотрел на меня, непонятно, прощаясь или осуждая. Это был ее сын от первого брака. Когда мы стали с ней встречаться, ему было семь лет, но я полюбил его как родного. И он вроде бы полюбил меня как отца. Но по мере того, как росло отчуждение между мной и женой, он тоже все больше отдалялся от меня и вдруг перестал называть меня «папа». Он вообще перестал как-либо обращаться ко мне.

Так мы расстались.

После ее отъезда я чувствовал какое-то безразличие ко всему. А потом я встретил ЕЕ, и, как мне казалось тогда, моя жизнь снова наполнилась смыслом. К тому времени я уже окончательно похоронил свои научные амбиции. Этой стране нужны были лишь те, кто будут за копейки делать самую черную и тяжелую работу, либо ремесленники. Я предпочел стать ремесленником, выучившись на сварщика.

Работы по выбранной мною профессии всегда хватало, и платили за нее неплохо. Поэтому я смог позволить себе жить не в трущобах Южного Тель-Авива или в какой-нибудь дыре на периферии, а в благополучном и тихом спальном районе, в самом центре города.

У меня появились друзья, я купил машину, и теперь по выходным мы все время куда-то ездили – либо на море, либо в лес, либо на озеро – благо здесь есть, что посмотреть.

Как-то зимой мы решили покататься на лыжах и отправились на наш израильский аналог Альп, то есть на Хермон.

Зима в тот год выдалась очень холодная, и уже в середине декабря все здесь было покрыто снегом.

Здесь я и встретил Катю.

Когда я увидел ее, в груди у меня как будто что-то перевернулось. Было такое ощущение, что это кувыркалось мое сердце. И я уже плохо соображал, невпопад отвечая на вопросы друзей и с трудом различая их лица. Перед глазами у меня была будто пелена, из которой сияли ее синие, смеющиеся глаза.

Я тогда даже не понял, что произошло. Она была так ослепительно прекрасна, вся в белом, разрумянившаяся, с выбившимися из под белой шапочки прядями золотых волос и сверкающими, лукаво искрившимися синими глазами.

Она тоже увидела меня и сделала шаг навстречу. Когда она приблизилась ко мне, сердце у меня сжалось, будто от холода, и я чувствовал себя так, как будто меня накрыло снежной лавиной.

– Кто ты? – спрсил я.

– Снежная королева, – со смехом ответила она и увлекла меня за собой, будто лавина снега.

Обратно мы возвращались вместе. По дороге мы все время говорили, и я узнал, что она студентка, учится в Москве в каком-то престижном ВУЗе, а сюда приехала в гости к отцу, которого совсем недавно разыскала. До сих пор она жила с матерью. Ее родители разошлись когда ей было чуть больше года, и вот теперь, когда она наконец нашла отца, решила с ним встретиться.

Отец у нее был уже довольно пожилым и жил где-то на периферии. Видимо, она не слишком была довольна встречей с отцом. Он оказался скупым, брюзгливым стариком, у которого экономия перешла в манию, и чтобы сэкономить лишние деньги, он по вечерам сидел без света.

А ей хотелось новых впечатлений, радости, веселья. И может быть именно поэтому ей не слишком хотелось возвращаться к о т ц у.

А мне не хотелось ее отпускать.

И вот уже наши губы сомкнулись в страстном поцелуе, тела сплелись в неразрывных обьятьях, и я захмелел от аромата ее волос. От нее пахло дикой травой и полевыми цветами, но… Обняв ее, я вдруг почувствовал, как меня обожгло будто холодом, от которого замирает и останавливется сердце. Сейчас мне кажется, что я любил ее как любят снег – его идеальную белизну, его совершенные формы, его холодное веселье.