Здравствуй, племя младое, незнакомое!

РОДИНА

В год, когда страну разрывали на куски, Федосеев сидел дома, смотрел ящик и пил водку. Он видел большого человека в серо-голубом костюме, с волнистыми седеющими волосами и ласковым взглядом.

Федосеев еще не знал, хорош или плох этот человек, но ему нравилась его улыбка и волевое лицо с высоко изгибающимися бровями. Он был откуда-то из Свердловска, где жила сестра Федосеева, и это тоже нравилось. А также Федосеев слышал, что того милого человека зачем-то пытались опорочить и оболгать, а он всегда вставал на сторону гонимых.

В телевизоре мелькало много разных лиц, и Федосеев каждый раз радовался в душе, когда на экране появлялось это доброе русское лицо нового Президента России. Президент стоял прямо и достойно. Звучал новый гимн, который не нравился Федосееву. В нем не хватало величия и торжества, он не отдавался дрожащим эхом во всем теле и никак не запоминался. Но даже и таким Федосеев был готов принять его, почти так же, как и тот, прежний, если он принесет добро.

Новому Президенту, видимо, нравилось слово «народ», и он часто повторял его. Причем оно не звучало ругательным, как это бывало раньше, что народ – быдло и что правительства он своего достоин, а удивительно сладко и объединяюще, и слыша его, Федосеев понимал, что человек этот – свой, народный, который тоже натерпелся вместе со всеми и теперь не даст в обиду никого: ни соседа, ни Валерку, ни его, Федосеева. Ему даже казалось, что Президент знает о нем, знает о том, как ему плохо, и понимает, отчего он выпил сегодня почти целую бутылку.

Потом на экране возник Патриарх с умным лицом, бородою и крестом на длинном парадном одеянии. Федосеев не верил в Бога, но, на всякий случай, уважал его и носил на груди крестик, потому что Бог, думал он, спасает всех людей, независимо от того, верят в него или нет. Патриарх держал себя строго и говорил хорошо:

– Избранием народа и Божьим изволением Вам вручается высшая власть в России. Россия – это не просто страна, это целый континент, населенный людьми разных национальностей, разных убеждений и вер. Все мы желаем мирного и благоприятного будущего для нее, и все мы молимся о Вас и надеемся, что Вы будете, служить благу нашей Родины, ее скорейшему исцелению от тех тяжких ран, что были нанесены ей в прежние годы борьбы с духовными основами человеческой жизни. Мы поздравляем Вас с избранием на высокий пост Президента России и надеемся, что столь высокое служение, которому Вы призваны, не отделит Вас от народа, и Вы будете чутко отзываться на его боли, и тревоги, и надежды...

Федосеев не дослушал речь Патриарха и заснул. В тот вечер ему было покойно и радостно. Засыпая, он подумал о том, что больше не будет так пить, потому что жизнь налаживается, и для того, чтобы Президент смог сделать все хорошее, что задумал, ему нужен здоровый и трезвый народ.

Через несколько лет Федосеев понял, что добрый и большой человек обманул, хотя поначалу еще допускал, что сделано это было не специально, что, наверное, там не получалось и не ладилось у него с ворами. И Федосеев сопереживал и сочувствовал. Друг Валера догадался обо всем тоже поздно, уже на втором сроке. Он занял радикальную позицию и, завидя Президента на экране, кричал:

– Что, опять ты? Не лег еще на рельсы? И сам же себе отвечал:

– Не лег! Да и не ляжешь никогда! Порушил страну! У, боров!

Федосеев чувствовал исходившую от Валеры правду и грустнел. А Валера чему-то махал рукой и молча выпивал рюмку, словно пытаясь залить, притупить свой глубинный патриотизм, рвущийся наружу. Федосееву это очень нравилось, потому что он тоже сильно и давно любил Родину, но любовь эта была какой-то инертной, в то время как Валера имел какие-то взгляды и даже свои собственные мнения о пути выхода из кризиса. И Федосеев, давая понять, что он все понимает и точно так же чувствует, тоже наливал себе рюмку.

КАПИТАЛИЗМ

С Валерой Федосеев никогда бы не встретился, если бы не случай.

В те дни, когда он не ел ничего, кроме картошки, и из экономии почти бросил курить, ему позвонил бывший однокурсник, Рома Фроловский.

Рома вежливо спросил про дела Федосеева и, не дожидаясь встречного вопроса со стороны собеседника, начал о своих. Он подробно рассказал о том, что имеет теперь собственный ресторан в элитном торговом доме и что это все, конечно, сложно, но сам понимаешь, хочешь жить, умей вертеться, да потом семья, все чего-то хотят и т. д. Федосеев ничуть не удивился новостям, потому что еще в институте примечал за Романом коммерческую жилку, например, продажу федосеевских же конспектов, которые тот переписывал в нескольких экземплярах через копирку.

Или легендарная история о том, как Рома приобрел в Москве свою первую квартиру. Он предлагал разным бабушкам помочь донести вещи или дорогу перейти, а после оказанной услуги с сочувствием спрашивал:

– А что, разве никого у вас нет?

– Почему нет? Есть у меня и сын, и дочка, и внучат еще целая куча. В деревню к другой своей бабке поехали.

С подобными бабушками Фроловский сухо прощался. Но однажды он нашел такую, которая на этот вопрос ответила иначе:

– Нет, никого. Совсем уж никого не осталось. Сынок вот недавно помер, а внуков и не оставил.

Правда, вдруг старушка спохватилась и поинтересовалась:

– А на кой тебе это, что я одна?

Но на это у Ромы уже давно была готова история, которую он даже не потрудился выдумать, а заимствовал у все того же Федосеева, когда тот рассказывал ему про свою мать в день ее поминок.

– Понимаете, – говорил он печальным голосом, – у меня недавно умерла бабушка, которая меня, в общем-то, и воспитала. А я не успел с ней проститься. В ту минуту она была одна. Совсем одна. Я представлял себе, как это ужасно – умирать в одиночестве, и поклялся, что буду помогать всем пожилым людям, чем только смогу. Так что, если позволите, я могу и за продуктами ходить, и ведро выносить...

– Господи, вот сынок-то, какой молодец! И что, просто так? Просто так ходить будешь?

Рома оскорбленно развел руками, мол, ну конечно, какие могут быть тут разговоры. Бабушка с радостью согласилась, а Рома добросовестно выходил к ней в течение двух лет. Причем это было не так-то легко, как кажется, – вдобавок к хозяйственным обязанностям ему приходилось слушать все ее воспоминания, по сто раз пересматривать какие-то фотографии... Но старание было вознаграждено. Старушка написала завещание на имя Фроловского и быстро, без мучений умерла. Правда, ходили слухи, что смерть ее не обошлась без содействия Ромы... Но это уже перебор.

Встретившись, Федосеев удивился внешней перемене. Из робкого и худенького паренька Рома превратился в самодовольного, нагловатого и уже начинающего заплывать жиром мужчину, в замшевом пиджаке и выглядывающим из кармана телефоном, который, безусловно, говорил о напряженном графике жизни.

– Нет, нет мне места в подобных рыночных отношениях! – восклицал Роман, подвыпив. – Нет здорового капитализма в этой стране! Налоги! Они мне еще смеют говорить про налоги, которые сжирают мою прибыль и губят все уже в зародыше!

Федосеев вяло кивал, не вникая.

– Слушай, а ты хочешь, хочешь денег поиметь? – вдруг предложил Рома.

– Что, нанимаешь? – спросил Федосеев.

– При чем тут «нанимаешь»? Просто хочу помочь, могу попридержать для тебя вакантное местечко. Ты ведь посмотри, что ты куришь! А куртешку-то, поди, еще при коммунистах покупал?

– При коммунистах покупать не приходилось... – зло ответил Федосеев.

– Ну ладно-ладно, прости, если что. Я ведь о тебе же, балде, забочусь, – примирительно сказал Рома и похлопал Федосеева по плечу.