Здравый смысл врет. Почему не надо слушать свой внутренний голос

Одним из подходов, пользующихся сегодня все большей популярностью, являются бонусы, по сути, удерживаемые работодателем в течение нескольких лет. Идея в том, что если результаты на самом деле случайны, как случаен бросок монеты, тогда вознаграждения, базирующиеся на итогах многолетней работы, должны сводить определенную долю случайности на нет. Например, если я вкладываю средства в активы, стоимость которых резко повысилась в этом году и стремительно упала в следующем, и бонус основывается на оценке моей деятельности в течение трехлетнего периода, я его не получу. Разумно. Но, как недавно показал очередной пузырь на рынке недвижимости, ложные предположения иногда годами кажутся верными. Так, хотя увеличение периода удержания бонуса уменьшает роль везения в определении итогов, полностью оно ее не исключает. Наряду с усреднением результатов деятельности в течение расширенного периода существует и другой способ дифференциации таланта и везения — индексирование деятельности относительно группы коллег. Например, трейдер, работающий с определенным классом активов — скажем, с процентными свопами, — получает бонус только при условии превышения им показателей всех коллег в той же области^{255}.

Отсрочка бонусов и индексация результатов деятельности коллег — неплохие идеи, но и они могут не решить более глубинную проблему дифференциации везения и таланта. В качестве примера рассмотрим случай Билла Миллера, легендарного управляющего инвестиционного фонда Value Trust, показатели доходности которого превышали индекс S&P 500 15 лет кряду — такое не удавалось больше никому. Успех Миллера кажется классическим примером победы таланта над везением: он действительно превосходил коллег год за годом, добившись поистине выдающихся, невероятных результатов по всем параметрам. Более того, как отметил стратег по инвестициям Майкл Мобуссин, полоса успеха такой длины среди управляющих фондами — даже если бы они все имели одинаковые шансы превзойти рынок в любой отдельно взятый год — крайне маловероятна^{256}. Когда же рекордная полоса достижений Миллера закончилась, результаты его деятельности с 2006 по 2008 годы привели к тому, что усредненный 10-летний показатель Билла оказался ниже индекса S&P . Возникает вопрос: Миллер — блестящий инвестор, которому просто не повезло, или, наоборот, заурядный, чья дефектная стратегия чудом проработала столь долгое время?

Проблема в том, что сказать наверняка, судя только по статистике успехов и неудач, невозможно^{257}. Как объяснял Майкл Рейнор, рассматривая деловые стратегии на примере видеовойны Sony и Matsushita, описанной в седьмой главе, стратегии инвестирования могут быть успешны или неуспешны на протяжении нескольких лет подряд по причинам, не имеющим отношения к навыкам и зависящим исключительно от везения. Естественно, удачей это выглядеть не будет. Но нельзя быть уверенным, что любое предложенное объяснение этого успеха не есть очередное проявление эффекта ореола.

Дабы убедиться, что мы не просто попадаем под эффект ореола, требуется совершенная иная мерка деятельности — оценивающая навыки человека непосредственно, а не путем выведения их из результатов, которые могут быть определены силами, не подчиняющимися его контролю. Миллера часто сравнивали с Джо Димаджио [45] , знаменитым своей поразительной серией из 56 игр в 1940–1941 годах. В некоторых отношениях их ситуации аналогичны. Например, как объяснили Стив Строгац и Сэм Арбесман, в истории бейсбола весьма вероятно, что кто-нибудь когда-нибудь выиграет 56 последовательных игр ^{258} . Но в случае с Димаджио мы также знаем, что средний процент отбитых им в течение этого периода мячей составлял 0,409 ^{259} . То есть, хотя в его ситуации и имелся некий элемент удачи, навыки Джо гарантировали ему «везение» больше, чем большинству других игроков ^{260} .

45

Димаджио (Ди Маджо), Джо (1914–1999) — американский бейсболист, один из выдающихся игроков за всю историю. Трехкратный обладатель звания «Самый полезный игрок». — Прим. пер.

В идеале хорошо бы иметь эквивалент процента отбитых мячей для измерения достижений и в остальных профессиях. Однако вне спорта, к сожалению, такую статистику собрать непросто^{261}. Беда в том, что результаты в спорте — как индивидуальные (выходы на биту в бейсболе, количество филд-голов в американском футболе или процент дальних бросков в баскетболе), так и коллективные (количество очков, заработанных командой за игру) — повторяются много раз в обстоятельствах, близких к идентичным. За один сезон у бейсболиста может быть до 600 выходов на биту, а за всю карьеру — несколько тысяч, каждый из которых, грубо говоря, представляет собой независимый тест его навыков. Даже если речь идет о более эфемерных навыках — например, о выдающейся позиционной игре, — непосредственно измерить которые гораздо труднее, но которые по-прежнему помогают команде победить, мы располагаем почти сотней матчей каждый сезон. Все их мы можем просмотреть и понаблюдать, какой вклад вносит данный конкретный игрок в результаты команды^{262}. Поначалу кажется, будто для управляющих фондами превышение индекса S&P 500 в течение года — довольно хороший эквивалент процента отбитых мячей. И действительно: топ-менеджеры с длительной полосой успеха превосходят индекс S&P 500 чаще. Согласно этому критерию, однако, в течение 40-летней карьеры управляющему фондом представится всего 40 «выходов на биту» — такого количества данных просто недостаточно для надежной оценки его деятельности^{263}.

Эффект Матфея

Финансы во многих отношениях — еще не самое страшное: наличие таких индексов, как S&P 500, обеспечивает хотя бы общепринятые точки отсчета, относительно которых измеряются результаты деятельности отдельных инвесторов. В бизнесе, политике или индустрии развлечений, однако, единая мерка для оценки индивидуальных способностей отсутствует вообще, а независимых «показателей», относительно которых можно производить измерения, еще меньше. Что особенно важно, серийные достижения обычно не являются независимыми демонстрациями навыков и способностей в том смысле, как, скажем, независима каждая из побед Роджера Федерера в профессиональном теннисе. Можно предположить, что репутация спортсмена пугает противников, предоставляя ему психологическую фору, или что турнирная сетка составлена таким образом, что лучшие игроки встречаются друг с другом только в последних раундах. И то, и другое может рассматриваться как преимущество, вытекающее из предыдущих успехов. Тем не менее каждый раз, когда Федерер выходит на корт, он должен выиграть в более или менее тех же обстоятельствах, что и в первый раз. Никто ведь не думает, что ему следует предоставить, скажем, дополнительную подачу, или право опровергать судью, или любое другое преимущество только лишь потому, что он так часто побеждал в прошлом. Аналогичным образом, было бы странно начислить команде дополнительные очки в начале второй игры плей-офф Национальной баскетбольной ассоциации только за то, что она выиграла первый из семи матчей этого раунда. Одним словом, в спорте мы придаем огромное значение равенству стартовых условий для всех.

Большая часть жизни, однако, характеризуется тем, что социолог Роберт Мертон назвал эффектом Матфея — в честь библейского Матфея, говорившего: «Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Матфей имел в виду только богатство (отсюда фраза «богатые богатеют, бедные беднеют»), однако, согласно Мертону, то же правило применимо к успеху вообще. Иными словами, победы в начале карьеры дают определенные структурные преимущества, которые в свою очередь повышают вероятность последующих успехов вне зависимости от способностей человека. Младшие научные сотрудники, получившие работу в лучших университетах, как правило, имеют меньше педагогической нагрузки, привлекают лучших аспирантов и легче добиваются грантов и публикации своих статей, чем их коллеги из второстепенных вузов. В итоге два человека, работающие в одной области и характеризовавшиеся сопоставимыми способностями в начале карьеры, через пять-десять лет добьются совершенно разных результатов. И только лишь потому, что их наняли разные институты! И чем дальше, тем глубже будет разделяющая их пропасть. Но и это еще не все. Успешные ученые, как правило, получают львиную долю признания за все, к чему ни приложат руку. Например, когда они пишут статью в соавторстве с никому не известными аспирантами, именно последние порой выполняют большую часть работы или подают ключевые идеи. Как только кого-то признали «звездой», он получает не только больше ресурсов и возможностей сотрудничества (что обеспечивает наилучшие результаты), но и более чем заслуженную долю при знания^{264}.

Мертон писал о карьере в науке, однако те же самые процессы действуют и в большинстве других профессий. Успех ведет к известности и признанию, которые, в свою очередь, дают больше возможностей преуспеть, больше ресурсов и большую вероятность того, что последующие ваши удачи заметят и припишут именно вам. Отделить эффекты такого аккумулированного преимущества от различий во врожденных способностях (таланте) или упорном труде весьма сложно. Впрочем, в ряде исследований ученые обнаружили: как бы старательно ни была отобрана группа людей со схожим потенциалом, со временем их состояния станут разительно отличаться, что в основе своей согласуется с теорией Мертона^{265}. Например, известно, что студенты, закончившие колледжи в период экономического спада, зарабатывают в среднем меньше тех, кто закончил их во время экономического подъема. Само по себе это не кажется странным. Однако суть в том, что это различие применимо не только к годам самой рецессии, но и аккумулируется с десятилетиями. Поскольку год выпуска, безусловно, не имеет ничего общего с врожденным талантом, устойчивость таких эффектов является четким свидетельством вездесущности эффекта Матфея.

Как правило, нам не очень-то импонирует мысль о том, что мир устроен именно так. Живя в меритократическом обществе, мы хотим верить, что успешные люди более талантливы или более трудолюбивы, чем их менее удачливые коллеги. В крайнем случае они должны эффективнее использовать представляющиеся им возможности. Когда бы мы ни пытались понять, почему та или иная книга стала бестселлером, когда бы мы ни пытались объяснить, почему тот или иной человек богат или успешен, здравый смысл подсказывает нам: результат определяется некими «внутренними качествами» самого объекта или человека. Бестселлер должен быть хоть чем-то хорош, иначе «люди не стали бы его покупать». Состоятельный человек должен обладать некими способностями, иначе «он не был бы богат». Впрочем, эффекты ореола и Матфея учат нас, что эти основанные на здравом смысле общепринятые объяснения в корне ошибочны. Возможно, некомпетентные люди действительно редко преуспевают, а выдающийся талант редко дает плачевные результаты — но лишь немногие из нас попадают в эти крайности. Для большинства комбинация случайного стечения обстоятельств и кумулятивного преимущества означает, что относительно обычные люди могут добиться либо очень хороших, либо очень плохих, либо средних результатов. А поскольку мы всегда можем рассказать историю, которая правдоподобным образом «объясняет» чей-то успех, то всегда можно убедить себя, будто результат, свидетелем которого мы стали, — продукт врожденного таланта. Соответственно, столь излюбленный циниками вопрос «Если вы такой умный, почему такой бедный?» неправилен. Причин две. Во-первых — и это очевидно, — хотя бы некоторых одаренных людей интересуют не только материальные блага, но и иные вознаграждения. А во-вторых, талант есть талант, а успех — это успех, и последний не всегда отражает первый^{266}.

Ничто из вышесказанного не означает, разумеется, будто люди, продукты, идеи и компании имеют одинаковые качества. Нам по-прежнему следует верить, что качество должно вести к успеху. Суть в том, что талант должен быть очевиден сам по себе. Для понимания того, что Роджер Федерер — великий теннисист, вовсе не обязательно знать, что он — первая ракетка мира. Это и так видно. Аналогичным образом: если все знающие Билла Миллера соглашаются, что он — исключительно умный и вдумчивый инвестор, значит, так оно, наверное, и есть. Как подчеркивал сам Миллер, статистика, подобная его 15-летней полосе успеха, является как артефактом, так и индикатором таланта^{267}. Не следует также оценивать последний на основе совокупного успеха всей карьеры, ибо и он может быть сведен на нет одним-единственным промахом. Как это ни печально, лучший способ оценить его — просто наблюдать за инвестициями^{268}. Вывод, к которому мы в итоге придем, будет или не будет коррелировать со статистикой его успехов и неудач. Однако в тех случаях, когда мы судим о таланте не с позиции того, на что человек действительно способен, а с точки зрения социальных критериев успеха — призов, богатства, титулов, — мы сами себя обманываем.

Миф о корпоративном спасителе

Если отделить талант от успеха трудно, то что говорить о ситуациях, когда результаты измеряются не в терминах отдельных действий (таких, как портфель инвестбанкира), а в деятельности всей организации? Сложно вдвойне. Давайте на мгновение покинем финансистов и зададимся менее модным вопросом: в какой мере Стив Джобс, основатель и генеральный директор Apple, Inc., причастен к недавнему успеху своей фирмы? Согласно общепринятой точке зрения, это в основном его заслуга. И на то есть свои причины. С тех пор как в конце 1990-х он возглавил компанию, которую они со Стивом Возняком основали в 1976 году в одном из гаражей Силиконовой долины, ей сопутствовала только удача: она начала быстро развиваться, выпустив целую серию «хитов» — iMac, iPod и iPhone. К концу 2009 года Apple обошла всех в своей области примерно на 150 %^{269}, а в мае 2010 года нагнала Microsoft, в итоге став самой дорогой технологической компанией в мире. В течение всего этого периода Джобс не получал ни зарплату, ни бонусы — все его состояние заключалось в ценных бумагах Apple^{270}.