Зелёная земля
Шрифт:
ничего не осталось – разве вот… многоточье,
но по этому следу не вычислить путь добычи.
Бродит память твоя по кругу и что-то мямлит,
пережёвывая остатки чужого спора -
ах, не хочет с тобой беседовать датский Гамлет
на родном языке для него чужого Шекспира!
И Такое со смехом рядится в Не-такое,
и трёхмерные судьбы становятся вдруг плоски,
и уводит в туман таинственный Оле-Лукойе
за собой простоватого Оле-Закрой-Глазки.
Торбен
Герр Торбен скакал на белом коне,
ни разу с судьбою не встретясь,
но ждала его гибель на дальней войне.
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
Однажды, гуляя в чужой стороне,
наконец он встретил свою судьбу.
Судьба скакала на пегом коне
со звездою во лбу.
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
«Я не знал, что в этих краях война,
не надета на мне броня,
но, судьба на пегом коне, ты вольна
на землю сбить меня.
И закончу я здесь молодые дни,
всем нам цена одна.
Но сперва ты мне, судьба, объясни,
чья это война?»
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
И к нему подлетела одна стрела,
а потом другая стрела -
и они его выбили из седла,
хоть он крепок был, как скала.
И герр Торбен увидел тогда, что земля
его кровью обагрена,
и спросил судьбу – в упор, не юля:
«Чья это война?»
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
И тяжёлое пушечное ядро
разорвало его нутро,
и герр Торбен увидел себя в небесах -
среди прочих погибших всех.
Там плыла луна со звездою во лбу,
от горячей крови пьяна,
и герр Торбен спросил, узнав в ней судьбу:
«Чья это война?»
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
И летала по нёбу его душа
и не знала, куда ей пристать,
а все прочие души, рядом шурша,
ей твердили: тут благодать.
Но средь райских сине-зелёных трав
только вечно томилась она -
ибо землю покинула, не узнав,
чья была эта война.
Что же нам делать с тобою, смиренный витязь?
Гудрун и Дагмар
Так пели однажды, да больше не петь -
плетя подвенечное покрывало.
Свистит и ранит времени плеть.
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
Пели Гудрун и Дагмар, две птицы лесов,
Пели день напролёт, кружева побросав.
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
«Гудрун, Гудрун, неделя уже прошла,
и другая прошла, и стоят дела».
«Дагмар, Дагмар, напомни-ка мне припев
про нерадивых
дев».«Гудрун, Гудрун, в этом припеве слова -
они всем кружевам кружева,
Гудрун, Гудрун, мы ведь погибнем в ней,
в этой тонкости кружевной».
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
Прислали гонца, гонца из дворца -
спросить, далеко ль ещё до конца,
летит гонец, звенит бубенец:
госпоже пора под венец.
Такая вот счастливая весть:
уже в дороге заморский гость -
спешите, дескать, ловчее плесть,
оправдывать эту честь.
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
«Дагмар, Дагмар, месяц почти истёк
Дагмар, Дагмар, мы не успеем в срок,
Дагмар, Дагмар, молись, чтобы нам помог
наш златокудрый Бог».
«Гудрун, Гудрун, а помнишь тот переход:
на полтона вверх – и наоборот?»
«Ах, нет, я не помню тот переход
на полтона вверх – и наоборот!»
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
Уже примчалась, от гнева дрожа,
сама сиятельная госпожа.
Уже и плети пустились в пляс -
и смерть подкралась, и Бог не спас.
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
«Гудруг, Гудрун, прощай – и прощай, весь народ!».
«Дагмар, Дагмар, я вспомнила тот переход
на полтона вверх – и наоборот…»
И небо исчезло, как будто бы и не бывало.
Майбрит и Вальдемар
Он оставил ей ивовое кольцо -
в то холодное утро,
а она ему – берестяное словцо.
Нету у нас за душой ничего, кроме ветра.
«Я вернусь к тебе через несколько лет,
богат и выбрит,
и тебе привезу золотой браслет.
Жди меня, Майбрит».
Нету у нас за душой ничего, кроме ветра.
Так ушёл Вальдемар. Через девять недель,
увидевши первую почку,
Майбрит перестала смотреть вдаль
и родила ему дочку.
У дочки были те же глаза,
что и у самой Майбрит,
а годам к десяти – густая коса:
Вальдемар придёт и одобрит.
Нету у нас за душой ничего, кроме ветра.
Майбрит умела ловить птиц,
а дочка – рыбу, и в этом
состояла их жизнь, покуда отец
не вернётся назад богатым.
И – никто не помнит, какого числа -
семеня за эпохой,
дочка внезапно вдруг подросла,
а Майбрит стала старухой.
Нету у нас за душой ничего, кроме ветра.
«Мне осталось недолго, но ты не плачь,
так и все мы: живём сколько можем,