Зелёная земля

сей мемориальный музей.

Давай-ка ты, милый, отсюда, давай -

исчезни, покуда живой,

а то ведь такой каравай-каравай,

такой хоровод роковой!

* * *

Вот у этого камня и остановитесь,

ибо нет утешения на стороне,

зачарованный странник, заносчивый витязь

на своём деревянном коне.

Так пристало стоять полевому растенью -

в рукаве укрывая бокал:

тут, по этой дорожке, коротенькой тенью

страх уже не однажды мелькал.

А по этой – гуляла гроза с облаками

в незапамятные времена,

а по этой – отчаянье шло со полками,

и запятнанные знамена.

Но мелькнуло сомнения кроткое жало -

впрочем, не причинивши вреда, -

и своею дорожкой слеза пробежала,

не оставив следа.

* * *

Вот вам города древний срез:

тут сияние до небес

из автобуса нумер нуль,

чей водитель прилёг на руль, -

при свечении сих Стожар

я единственный пассажир

в этом городе неживом

на автобусе нулевом.

Это счастья такой оскал,

то, что я так давно искал

между этих земель и тех -

на беспутных моих путях:

сесть в автобус, какой ни тот,

и, поехав себе вперёд,

словно нимбом, нулём блеснуть

в направленьи куда-забудь…

Дескать, взбалмошен и бедов,

снялся – и никаких следов,

и пропал, махнув рукавом,

на автобусе нулевом:

и поди теперь догони

те блуждающие огни -

тот автобус, что пренебрёг

смыслом всех на земле дорог.

* * *

Так жизнь рисовала – на ощупь, впотьмах -

круги и квадраты,

был беличьей кисточки жалок размах,

но слёзы – крылаты,

и было легко воспарять на слезах

в пространство кривое -

и там спотыкаться на самых азах

любви и неволи.

Из рабства взываю, весёлый Господь:

по горним ступеням

веди мою праздную глупую плоть

куда не успеем,

серебряный шелест сухой мишуры

метя по сусекам, -

в иные миры, на иные пиры,

к иным человекам!

Но ночи воскресной пустынная гладь,

наездник ты бранный,

тебе для того, чтобы перевязать

свежайшие раны,

а завтра – над тою же над мостовой

нестись, как над бездной…

И – весь растерявшийся, полуживой -

вослед будет снова качать головой

твой ангел железный.

* * *

Ни опоры ни единой

в этой книге лебединой -

книга, улетай!

Он держал тебя при доме,

он кормил тебя с ладони

пылью золотой.

Он был весел и отчаян,

он души в тебе не чаял -

да недоглядел:

ты теперь уже большая

и, на волю поспешая,

ищешь свой предел.

А ему сидеть на ветке,

а ему глотать таблетки,

прогоняя стресс -

то цикадой, то цитатой,

то ещё какой крылатой

живностью с небес.

Он теперь тяжёл и мрачен,

раздражён и одурачен -

чем? Да пустяком:

что все дети подрастают

и все книги улетают

в небо прямиком.

* * *

…а ещё был такой темноглазый предмет

с очень длинным названьем:

он стоял и мерцал, он умел говорить

языком человечьим,

у него на груди было много цепей -

и все цепи звенели,

у него было два небольших колеса,

но они не крутились.

И потом вспоминается розовый тон

одной штуки – довольно

специальной, имевшей два птичьих крыла

в изумительных перьях:

эта штука должна была, вроде, летать,

но летать не летала,

а пылилась, как дурочка, на чердаке -

напевая и плача.

Много всяких таких непонятных вещей

прибивало волнами:

типа – вот ещё – двух золотых полусфер,

находившихся рядом, -

и при этом одна полусфера была

с ликом Девы Предвечной,

а другая – пуста, но горела огнём

и почти ослепляла.

Вообще, что касается цвета и форм -

они были прекрасны,

их слова понимались совсем без труда

и умели утешить:

дескать, что ж теперь делать-то, милый ты наш…

не грусти понапрасну,

потому как дано тебе много всего -

выбирать и смеяться.

И опять выбирались какие ни то

кружева или кольца,

или просто вот обруч весёлый один -

чтоб катить по дорожке,

или даже пружина: в ней сила была -

и она, эта сила,

распрямляясь, обычно толкала вперёд

задремавшее время.

И тогда вдруг казалось, что жизнь хороша

среди всех этих как-то

худо-бедно собравшихся вместе картин,

именуемых миром, -

непонятным осталось, пожалуй, одно:

в чём их предназначенье,

но об этом судить и не вам, и не мне,

и не нам с вами вместе.

* * *

Мир картонный, мир пустой,

мир без окон, без дверей,

без легенд, без новостей -

мир от слова «умирай»:

рай от слова «умирай»…

Наиграйтесь наконец

бесконечною игрой

из монеток и колец.

Много ль стоит, господа,

бумеранг через строку,

если пишущий всегда

остаётся начеку -

вместо вот чего: летя

и теряя башмачки,

как небесное дитя,

выпорхнуть из-под строки!

Наиграйтесь наконец

возле красного словца -

красного словца,

золотого тельца.

ЗАКРЫТОЕ ПИСЬМО С ЗАПАДНОГО ФРОНТА СТУДЕНТАМ ФАКУЛЬТЕТА ЖУРНАЛИСТИКИ