Зелёное пальто

Хотя за что, кажется, было любить отца? Пьяницу, хама и негодяя.

За что любить маму? За безволье, готовность к унижениям и непонятную бабью терпимость?

За что было любить сестер? Развратных, похотливых, завистливых и злых.

Но я их всех любил, люблю и буду любить.

А за что им было любить меня, самодовольного, хвастливого себялюбца?

Но и они меня любили. Даже в те минуты, когда, перегрызшись и переругавшись, готовые перегрызть друг другу глотки, остыв и успокоившись, мы снова обнимались и плакали от счастья и радости, что любим друг друга, что опять вместе, что опять рядом. Что это моя мама, это – мой отец, а это – мои сестры и я – их брат и мы самые родные, самые близкие в мире.

А тут пропала моя мама, где-то на индокитайском континенте. А мне ее жизнь была дороже любого «Света мира».

И поэтому я попросил Принца взамен алмаза разыскать мою маму, затерявшуюся где-то в его азиатских джунглях.

В письме я описал принцу, как моя мама перешила свое зеленое пальто для меня, чтобы я не замерз и не умер от холода в детстве, и что это зеленое пальто теперь – моя единственная память о бесследно пропавшей маме.

Я храню его как зеницу ока и даже все свои награды вешаю на него.

Принц от столь драматического рассказа о моей маме, о зеленом пальто и о мальчике, который едва не замерз в холодной России, очень растрогался.

И в ответном письме пообещал мне найти маму.

И разыскал.

Оказывается, маму, когда она неосторожно гуляла по джунглям, «зацепили» «красные кхмеры».

Эти люди с автоматами Калашникова уволокли ее в пещеры и таскали по ним то на север, то на юг. Еды не давали, давали только курить. И она, покурив, слабо понимала, что с ней происходит. Иногда ей казалось, что она все время шила без передыха, как и ее вьетнамцы в Нижнеокске. Но почему-то у нее очень болели не руки, а ноги и спина была ободрана до крови на позвонках.

Когда я ее привез домой, мама еще долго спала на животе и боялась туннелей.

С папой было все сложнее.

Предсказания его, как бы их ни затуманивал ударник капитализма, все не сбывались.

Народ больше его не слушал. Спирта в клизму никто не наливал.

Папа затих.

Но жить стало неспокойно. Вокруг Башни все время шныряли какие-то личности. Они все еще ждали, когда победит капитализм и наступит коммунизм, а из Кремля начнут раздавать бесплатно колбасу и водку.

В это же время из своего секс-турне примчалась совсем обессилевшая моя старшая сестра. С новой идеей, выраженной лаконично лозунгом, вытатуированным на ее груди: «Кто не спал со мной, тот не россиянин!»

Оказывается, за границей она и иностранцев-то не видела. Кругом были одни русские.

Порой ей даже казалось, что нас, русских, больше, чем китайцев. Только китайцы живут компактно в Китае, а российское население постоянно перемещается по миру в поисках небесного Рая, земли обетованной и смысла жизни.

Зато каждый русский за границей как патриот своей страны, встретив ее, считал своим долгом переспать с ней.

Так она, объехав весь мир, вернулась в Россию с татуировкой, но без детей.

На младшую сестру это лихое время подействовало по-иному. Она, не выдержав напряжения, конкуренции и интриг, продала сочинскую тюрьму-люкс армянской диаспоре и, возвращаясь с югов, опять вынула из своей дамской сумочки папину бритву. Ну, а вынув, уже не смогла сдержаться, и очередной раз села за вооруженный грабеж гражданина в полупальто.

Но посадили ее не в ее комфортабельную тюрьму в нашем Нижнеокске, а отправили в Нерчинск, на родину декабристов и моего питерского, царство ему небесное, профессора экономики по прозвищу Шаман. Поэтому ко мне в Башню пришла не она, а только телеграмма: «Я на этапе. Без пальто очень холодно».

На семейном совете мы решили делегировать в Нерчинск старшую сестру, чтобы она там, на месте, разобралась в обстановке.

Но наши планы спутал случай.

Меня опять пригласил к себе Губернатор.

Если, конечно, это можно назвать приглашением.

Прямо из-за обеденного стола меня выдернули два здоровенных охранника и поволокли к нему в кабинет.

Пока волокли, я возмущался:

– Куда тащите? Если к Губернатору, то его нет в Кремле.

– Откуда это вы все знаете? – они, хитро улыбаясь, пинками продолжали доставлять меня в приемную.

Я знал, да и все в городе знали, где сейчас находится губернатор.

Это раньше он передвигался без охраны и сопровождения. А со временем, начав ездить в бронированном автомобиле, даже ходить стал в «бронекостюме» и с «мигалкой».

Один охранник нес впереди господина губернатора мигающую лампу красного цвета, второй сзади, мигающую лампу синего цвета, а третий периодически включал сирену.

И в тот момент, когда меня забирали охранники, губернатор вышел с этим своим эскортом из моих ворот в город.

По перекрытым улицам, мигалкам и вою сирены можно абсолютно точно проследить, куда он двигался.

К своей любовнице, дикторше местного телевидения, голубоглазой блондинке, или к своей жене, кареглазой брюнетке. Сегодня по сирене, воющей у телевышки, было очевидно, что пришел черед любовницы. А меня охранники волокли в его кабинет.

Почему – непонятно.

Наконец, втащив в приемную, меня бросили у порога.

Я встал, отряхнулся и хотел уже присесть, подождать, когда губернатор вернется из города, но дверь в кабинет открылась, и я увидел за столом сидящего господина Губернатора.

Я, недоумевая, протер глаза.

– Да я это, я. Я. А в город пошел мой двойник. Моя жизнь слишком ценна для народа, чтобы ею рисковать.

И, выйдя из-за стола, обнял меня.

Умудренный опытом, я понял, что сейчас мне будут что-то предлагать. Причем что-то не совсем приятное.

Проиграв мысленно несколько вариантов, я остановился на предложении сделать мне лоботомию [26] , чтобы я уже наверняка забыл день захвата власти этим химиком.

К тому времени появилось очень много книг, фильмов, воспоминаний очевидцев о том, как Президент России еле-еле уговорил «партизана-химика» принять пост губернатора и спасти Нижнеокскую область от гибели и как народ, узнав об этом, внес на руках «спасителя» в Нижнеокский Кремль.

В общем, замер я, застыл.

Господин губернатор посадил меня рядом с собой на диван и завел задушевную беседу: «Да… – задумался я, – совсем, видимо, мои дела хреновые».

– Так вот… Как тебя бишь?

Я с готовностью ответил, что имени своего не помню и вообще ничего не знаю. Губернатор посмотрел на меня, понимающе улыбнулся и сказал:

– Вообще-то это не важно, как тебя зовут и что ты помнишь. Важно другое. Так вот, мои враги… – я удивленно поднял брови, – да, да, не удивляйся, мой друг, и у меня, святого человека, есть враги.