Зеленое солнце

Он быстро выложил на столик купленные продукты, вещи и ключи от машины. Потом обернулся, уткнувшись глазами в ее острые плечи. Те, вроде бы, были спокойны, не подрагивали. Вообще ни единого звука. Значит, не плачет. Это почему-то немного успокаивало и обнадеживало. Ближе не подходил, прикоснуться не посмел. Только негромко выдал:

— Ну, я поехал. Утром позвоню, хорошо? Скажешь, что еще довезти тебе.

И снова ни звука, ни писка в ответ. Но не спит точно. Черт с ним.

Шамрай заставил себя уйти от нее, отодравшись буквально с мясом. И был уверен, что вся ее боль, если бы она позволила ту унять, заглушила бы, пригасила то, что болит у него. В конце концов, минус на минус дает плюс. Дало бы непременно.

Чтобы вернуться домой, пришлось вызывать шофера, потому что и правда оказался в городке без транспорта, а добираться общественным — не имел ни малейшего представления как в такое время. На улице к ночи становилось прохладно, а он в чем выскочил из кабинета, в том и был, потому до приезда водителя вынужден был глушить кофе в просторном холле больницы. Добравшись до поместья, от ужина отказался. Куда сильнее волновало, что делать с Назаром. Надо было решать, чем скорее — тем лучше. А еще неплохо бы выяснить, что же все-таки между ними случилось, из-за чего Милана бежала прочь, как ошпаренная, а Назар — не бежал за ней следом. Виделись ли они? Что наговорили друг другу? Почему племяннику все равно, что ее развезло прямо посреди двора, чудом не расшиблась!

Впрочем, выяснить у врачей по поводу ее здоровья и причин случившейся потери сознания представлялось Шамраю куда более осуществимой задачей, чем без подозрений выспросить у Назара, что произошло за то короткое время, что она находилась в домике Ляны. По жизни не слишком многословный Назар после знакомства с Миланой стал скрытен, до конца не раскрывался, и это Стаха не напрягало бы, если бы не важность контроля над ними обоими.

И все же идти к племяннику не стал. Поздно, да и видеть его, положа руку на сердце, ни малейшего желания не испытывал. А вот спать хотелось. Потому завалился в кровать, предварительно заведя будильник на «пораньше». И провалился наконец в сон, который должен, обязательно должен был излечить его от той остроты восприятия действительности, в которой он пребывал. С утра любая беда кажется немножечко меньше. С утра вообще все самую малость иное. И может быть, поутру и Милана станет смотреть на него иначе, не так, как вчера, будто он назойливое насекомое, своим жужжанием не дающее ей сосредоточиться на важном. Господи боже, сказать кому — не поверят. Девочка двадцатилетняя его действительно держит за комашку.

А он, замирая на звук ее голоса, готов сделать все что угодно, лишь бы только она ему улыбнулась по-настоящему.

С утра Стах торопливо позавтракал, потому как отсутствие ужина послужило поводом для сумасшедшего голода по пробуждении. Попробовал дозвониться — обещал же с утра узнать, что еще привезти, но Милана не ответила, чему он, если честно, не удивился. И сам понимал, что присутствие свое навязывает, вот только иначе не получалось. Потом, раздосадовано отбросив в сторону трубку, допил свой кофе, погромыхивая на прислугу. После собрался и сам, без шофера, рванул в соседний городок, по пути в больницу заскочив в цветочный. Он понятия не имел, как Милана воспримет сейчас цветы от него, но нынче ему было плевать. Это, возможно, было для себя, а не для нее. Красивой женщине полагаются красивые цветы. Ну, если уж ты имеешь на нее весьма недвусмысленные виды.

Вот только женщину свою в больнице Станислав Янович не нашел. Палата была пуста, вещей не осталось, а пухленькая возрастная, но не старая санитарочка, убирающая комнату, весело поводила бровями и доверительно сообщила:

— Так уехала ваша дочка, результатов анализов дождалась и уехала. Что же? Не отзвонилась папке-то? Вот молодежь эта! Совсем о родителях не думают.

И принялась снимать постельное с кровати. А Стах растерянно взирал на стол, на котором все еще стояла бутылка минеральной воды. Великие стратеги сыплются на исполнении. В мелочах, в деталях. Какого черта он вчера отдал ей ключи от машины? Ведь она не просила!!! Какого черта врачей поторапливал, чтобы все скрининги прямо с утра пораньше? Ведь иначе ей пришлось бы дожидаться его, а теперь, выходит, сбежала. От него? Или просто уехала, потому что хотела уехать? Или что-то случилось? Экстренное?

— И что там… — голос сорвался и Стах резко обернулся к деловитой санитарочке, — что там с анализами? Вы не знаете?

Та снова подняла глаза на неугомонного посетителя и расплылась в дурацкой улыбке, с которой обычно людей поздравляют с юбилеем или которая предназначена для того, чтобы сообщать исключительно хорошие новости.

— Ну вообще-то это она вам сказать должна была, а не я, но вам же неймется, да? А я краем глаза выписку видела, пока она собиралась. Беременная ваша красавица! Это вы ее вчера с типичным токсикозом сюда привезли! Так что радуйтесь, скоро дедушкой станете!

29

… - Ну, я поехал. Утром позвоню, хорошо? Скажешь, что еще довезти тебе…

Даже мысленно Милана больше не имела сил с ним бороться. Только и ждала, когда он наконец уберется, замерев под одеялом, и в то же время с подкатывающим ужасом понимала, что именно его присутствие спасало от истерики. Она бы неминуемо с ней случилась еще в поместье, если бы ей не приходилось озадачиваться тем, чтобы удерживать Стаха на расстоянии. И черт его знает, чем бы закончилось, если бы в таком состоянии села за руль. Наверное, она должна быть ему благодарна. Шамрай отвлек ее от жуткого осознания катастрофы, случившейся с ней, словно поставил саму Милану на паузу, не позволяя сосредоточиться на главном — Назар ей изменил.

Назар. Ей. Изменил.

Но едва оставшись наедине со своими мыслями, она тут же снова оказалась в коттедже Назара. Слышала мягкий голос Ани и успокаивающий — его. Милана никогда не бывала в этом доме, но воображение легко рисовало обычную комнату обычных людей. Диван, стол, телевизор. И эти двое, уютно устроившиеся и по-семейному обсуждающие общего отпрыска. В то время как она каждый день ждала его в Кловске. А зачем ему было приезжать? Где ему было помнить о Милане, когда в чертовом селе и так все под рукой — баба, ребенок и булочки по маминому рецепту.

Они — там вдвоем, а она здесь — одна. И чертов Стах, отбиваться от которого становится все труднее — сил не хватает, и безразличие захватывает душу, потому что все оказалось обманом. Милана закрыла руками лицо и почувствовала, что щеки были мокрыми от медленно катившихся по ним слез. Она и не заметила, что плачет. Глупость какая — плакать.

С чего ей плакать?

Подумаешь, парень предал.

Подумаешь, для отца она теперь наивная размечтавшаяся идиотка.

Подумаешь…

«Беременность не рассматриваем?» — спросил дежурный врач, выслушав скупое объяснение об обмороке и прочих прелестях ее состояния.

Милана даже рот приоткрыла, а на ее лице отразился судорожный процесс прозрения. Врач понимающе качнул головой и принялся что-то писать в формуляре. «Так не бывает!» — хотела крикнуть она, но вместо этого покорно брала направления на анализы и также покорно шагала за медсестрой в палату, которую организовал Шамрай. Чтобы потом спрятаться в белоснежном теплом коконе и медленно впускать в себя все, что случилось с ней всего-то за несколько часов, а будто вся ее привычная жизнь была бесконечно давно.

Озаренная неожиданной идеей, Милана откинула одеяло, села и сунула ноги в тапочки, бог знает где раздобытые все тем же Стахом. В клинике ведь должна быть аптека, а она не может ждать до утра. Ей надо знать сейчас, знать наверняка. Сделать тест, посчитать… что там?.. полоски. Или имеет значение их цвет?

Разобраться в нюансах Милане не довелось. Аптека оказалась закрытой, а дежурная медсестра, выглянувшая на ее шаги и выпытавшая причины ночного бродяжничества, в свойственной медикам прагматичной манере утешила, что все равно надежнее делать тест утром.