Зеленое солнце

Потому что она все-таки ему изменила. Потому что уничтожила. Потому что, блядь, они все были правы, а он оставался все эти месяцы развесившим уши лохом, который так и не понял… не понял, что то, что стало для него всей жизнью, в действительности было летним романом избалованной мажорки. Со скуки, от нечего делать, лишь бы скоротать время. Устроила себе каникулы, а он себе — сердце рвет.

Впрочем, в ту минуту, когда уши закладывало в лифте во время спуска, Назар еще об этом не думал. В голове его после вспышки ненависти была пустота. Отупляющая и на короткое время дающая облегчение. Потому что иначе организм просто не справится с нагрузкой. Разум — не справится. Он просто сойдет с ума, если все еще не сошел.

Навалится все остальное позже. И лютая боль, и лютая ярость, и лютое желание стереть себя нахрен с земли, потому что утратил единственное, что имело для него ценность. А прямо сейчас — его засосала растерянность, потому что он больше не знал, что ему делать. Земля сошла с орбиты. Назар — не чувствовал под собой опоры. Но никогда еще он не любил Милану так сильно, как в эти минуты спуска — понимая, что потерял. Простить не сможет. Да ей и не нужно.

26

Телефонный звонок лязгающим металлом терзал ломившие виски.

Назойливо и мерзко. И блядство в том, что униматься даже не думал, несмотря на то, что когда человек в адеквате, он в жизни не станет так настаивать. Настаивать быть услышанным.

Смешно. И как же погано. Паскудно как.

Шамрай приподнял голову с кровати и заставил себя разлепить глаза, по которым полоснул свет электрической лампочки. Он ни черта не помнил, почему не выключил его. И сколько уже спит — сходу не соображал. Он даже с трудом осознал себя лежащим в кровати в старой хате бабы Мотри, дошло не сразу. Пока это были только стены и потолок, убогие, древние, с облупившейся выцветшей краской.

Ха. Выцветшие цветы. Тоже ржач.

Телефон в ответ на его непрозвучавший ржач отрубился, и Назар откинул голову назад на подушку, будто бы прислоненный к горизонтальной поверхности затылок чем-то мог помочь в его беде. Беда — это когда внутри черепушки каша, огнем горит, больно. Вот сейчас главное сосредоточиться на боли. Тогда другое внутрь не проникнет. Он все делал, чтобы не проникло, чтобы длить и длить подвешенное состояние, в котором ничего не надо решать. Он не мог решить.

Назар приехал в Рудослав поздно ночью, и дорога какое-то время выручала его. Когда едешь, то, вроде как, не здесь и не там. В пути. В движении. Никаких конечных точек, одни многоточия. Нет, продольные линии посередине трассы, разметка. В те, самые первые часы его подобное положение более чем устраивало, потому как сил на что-то еще попросту не осталось.

Когда добрался до усадьбы — повезло несказанно. Мать уже спала, а значит, докучать не станет. Дядю Стаха тоже видеть не хотел. Ему невыносима была сама мысль, что придется с ним говорить и, наверное, объяснять, почему обернулся за сутки. И потому слава богу, что ночь. Сунулся на кухню, выгреб спиртное. Початую бутылку коньяку. И что-то еще, что было. Назар почти не пил, Лянке — нельзя, Шамрай-старший не снисходил. А алкоголь вот в доме имелся. Вискарь, дядей Стахом подаренный, водка с прошлого дня рождения. Они тогда устраивали барбекю с Лукашем, Надей, Анечкой, которую позвала мать, и кем-то еще из округи, кого пригласить было не стыдно. Как же давно это было, получается. А всего-то в марте.

Впрочем, неважно, все найденное добро он сейчас вынес в багажник, а после этого рванул к бабе Мотре. Чтобы там побыть одному и чтобы никто не знал до времени, что он вернулся. Если мама скажет ему в глаза, что предупреждала, он, наверное, сорвется. Потому что она и правда его предупреждала, а он не верил, он только Милане верил.

Назар поморщился и мотнул головой. Не думать, не вспоминать. Потому что имя обжигает, оно словно пламя — пылает, ее чертово имя. Не Маша, блин, не Катя, не Лена. Что может звучать более глупо и нелепо, чем их два имени рядом, в одну строку через союз «и».

Горло драло страшно — пить хотелось. А в доме, кроме бухла, ничего, надо к колодцу идти.

Нет, он и не пил почти. Заснул после первой же рюмки. И продрых до сих пор. Сколько — загадка. По ощущениям — сутки, не меньше. Смутно помнил, что за это время один раз его будила звонком мама — ей он как-то нечленораздельно отбрехался, что на работе. А потом добил Стах — спрашивал, вернулся он или нет, а то, мол, Брагинец-старший сказал, что зятёк будущий и не приезжал вовсе. Ему Назар ответил правду. Ну, почти, насколько мог. Да, мол, вернулся. У Миланы был и вернулся. Остальное все — потом уже, при встрече. А сейчас он спит.

Отбил вызов и усмехнулся. Спит. Ему дерьмово, он устал, ему сдохнуть хочется. Если не сдохнет сам, то убьет кого-нибудь. И наверное, в качестве необходимой меры для сохранения собственной жизни организм снова погрузил его в сон. Еще более глубокий и долгий. Психика не справлялась, а значит, ей лучше уйти на второй план. Покой нужен. Покой, ебись оно все конем.

Ведь с главного номера ему так и не перезвонили, а он сам больше никогда на него звонить не будет. Назар дал себе слово. Дал себе слово и проснулся от того, что теперь телефон, как какой-то всадник Апокалипсиса, возвещал о том, что кто-то его снова домогается. И все-таки внутри скребло, царапалось и билось от того, что это могла быть Милана, которую он теперь уже ненавидел. Назар выругался и потянулся на другую половину кровати, нашарив на простыне трубку. Снова разлепил глаза и посмотрел на зажегшийся экран.

Отпустило. Ухнуло вниз. Разбилось вдребезги вместо того, чтобы захлестнуть горячей волной и взять за горло. Не она. Антошка из службы охраны. Просто так звонить бы не стал, все инструкции получил перед отъездом Назара, и вообще они много лет вместе работали. Шамрай на него полагался.

Не Милана. Да он бы и не принял, тут надо быть честным. Он бы не смог сейчас отвечать спокойно. Потому это и к лучшему, что не она, иначе драло бы внутри, и он не знал, от ненависти ли, от разочарования… или от саднящей раны, которую теперь чувствовал постоянно. Да, это хорошо, что Антошка, а не Милана.

Взгляд сам собой наткнулся на цифры, показывающие время.

22:07

Ну охренеть, конечно. Почти сутки в отключке. Не жрамши. И даже ведь не бухал, чтобы тело настолько подвело. Шамрай сжал зубы и решительно нажал на кнопку вызова. Как-то же надо было возвращаться.

— Кречет, у нас проблемы, — прозвучало безо всякого приветствия. — Ты где?

— В Рудославе уже. Что случилось?

??????????????????????????- Да хуйня какая-то! Вчера заехала шпана на тачках, разговаривают с копачами, говорят, теперь тут все под ними, крышевать собрались, якобы от больших людей зашли. Это на Змеевке. Никоряки с ними, кажись.

— Вот суки! — взвился Назар, услышав любимую фамилию, и все-таки поднялся с кровати и оглянулся по сторонам в поисках футболки. — Вы что предприняли?

— Ну, людей успокоили, патруль усилили.

— Стах в курсе?

— Да, сказал, что разберется, но тут еще все хуевее походу. Они тока шо на новый прииск заехали, а там охрана. В замес не лезут, но и не уезжают, обступили все, контролировать собрались. Угрожают, что сегодняшнюю добычу не выпустят.

— Вооружены?

— Да, со стволами.