Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Мы еще вернемся, и тогда ты попомнишь! — гулко разнеслось у нее за спиной.

И такое возможно, вот только вор не может тратить много времени на тревоги о завтрашнем дне. И сегодня-то более чем погано. Она вывернула пальтецо и надела его шиворот-навыворот, выцветшей зеленой подкладкой наружу, сунула кепку в карман и распустила волосы на всю длину, а потом выскочила на галерею, проходившую вдоль Пятого канала, и, опустив голову, быстро зашагала своей дорогой.

Мимо проплыла прогулочная барка, там переговаривались, смеялись, звенели бокалами, прохаживались какие-то рослые праздные люди, казавшиеся сквозь туман странными, как привидения, и Киам невольно подумала о том, чем же они смогли заслужить такую жизнь и что нужно делать ей, чтобы заслужить такую же, но на этот вопрос у нее не было простого ответа. Когда розовые огни лодки ушли в туман, она услышала звук скрипки Хова. Немного постояла в тени, послушала, думая о том, как же красиво звучит музыка. Посмотрела на свою добычу. Непохоже на вещь, из-за которой может быть столько суеты. Даже не весит почти ничего. Но Старухе Зеленой взбрело в голову назначить награду за эту штуку, а с какой стати — ее не касалось. Она вытерла нос ребром ладони и пошла дальше, держась у самой стены, музыка звучала все громче, а потом она увидела спину Хова и пляшущий смычок, и проскользнула рядом с ним, и позволила свертку упасть в его оттопыренный карман.

Хов не почувствовал, как ему в карман что-то положили, но почувствовал три легких прикосновения к спине и почувствовал, двигая рукой, что его пальто сделалось тяжелее. Он не видел, кто подложил посылку, и не стал смотреть. Он лишь продолжил играть тот самый марш Союза, которым открывал каждое представление, когда блистал на сценах Адуи или хотя бы за сценой, разогревая толпу к предстоящему торжественному выходу Лестека. Так продолжалось до тех пор, пока не умерла его жена, и все пошло прахом. Эта лихая мелодия напомнила ему о безвозвратно ушедших временах, он почувствовал, что на воспаленные глаза наворачиваются слезы, и перешел на меланхолический менуэт, куда больше подходивший к его настроению, хотя вряд ли хоть кто-нибудь из окружавшего его люда мог уловить разницу. Сипани любил притворяться средоточием культуры, но большинство здесь составляли пьяницы, и мошенники, и тупые громилы, а также люди, сочетавшие в себе все эти свойства в различных пропорциях.

Как он докатился до жизни такой, а? Обычный рефрен. Он неторопливо двигался по улице, рассыпая ноты в сырой сумрак, будто в мыслях у него не было ничего, кроме как заработать своей музыкой несколько монеток. Напротив ларька с пирогами на него нахлынул запах дешевого мяса, в животе заурчало, и он, прекратив играть, протянул картуз к стоявшим в очереди. Доброхотов, желающих подать, не нашлось, в этом не было ничего удивительного, так что он направился дальше по улице к заведению Версцетти, где танцевали посреди зала и между столиками на улице; там он запилил осприйский вальс, скаля зубы посетителям, развалившимся за столами кто с трубкой, кто с бутылкой, крутящими между пальцами, затянутыми в перчатки, тонкие ножки бокалов и источающими презрение сквозь глазные прорези покрытых зеркальной глазурью масок. Джерви, как всегда, сидел у стены, а напротив в кресле расположилась женщина с высокой пышной прической.

— Немного музыки, красавица? — прохрипел Хов, наклонившись к ней и чуть не задев полой пальто колени Джерви.

Джерви незаметно выхватил что-то из кармана Хова, сморщил нос, всем своим видом выражая отвращение к вони, которую источал старый пьяница, и брезгливо бросил:

— Проваливай отсюда, и поскорее.

Хов побрел дальше и, слава Судьбе, унес с собой свою кошмарную музыку.

— Что там происходит? — Рисельда на мгновение приподняла маску, показав мягкое, округлое, в меру напудренное и исполненное должной скуки лицо.

На улице действительно происходил какой-то беспорядок. Удары, треск, громкие крики на северном языке.

— Ох уж эти северяне, — брюзгливо заметила она. — Вечно от них всякие неприятности. Их нужно держать на цепях, как собак.

Джерви снял шляпу и бросил ее на стол — обычный сигнал, — откинулся в кресле и непринужденным движением опустил сверток в руке к самому полу. Не слишком приятное занятие, но ведь мужчина должен работать.

— Тебе совершенно не о чем беспокоиться, моя дорогая.

Она улыбнулась ему той безразличной, равнодушной улыбкой, которую он почему-то находил неотразимой.

— Не пойти ли нам в кроватку? — спросил он и бросил на стол пару монет, плату за выпитое.

Она вздохнула.

— Ну, если надо.

И Джерви почувствовал, как сверток испарился из его руки.

Сифкисс проворно выкарабкался из-под столов и зашагал прочь. В одной руке он держал палку, которой тарахтел по прутьям ограды, тянувшейся вдоль улицы, а второй размахивал, держа в ней посылку. Пусть Старуха Зеленая и велела держаться незаметно и вести себя тихо, но такое Сифкисса нисколько не устраивало. Мужчине следует выработать свои собственные манеры, а ведь ему как-никак уже стукнуло тринадцать лет! И уже скоро он перейдет к более серьезным делам. Может быть, даже станет работать на Куррикана. Кто угодно согласится, что он не абы кто, а отмечен свыше — он украл себе высокую шляпу-цилиндр, в которой его не отличишь от городского джента, — и если кто тупой усомнится, а такие, к сожалению, бывают, он еще и сдвинет свой цилиндр набекрень для лихости. Лихость — это все!

И впрямь Сифкисса все замечали.

Проверив, не глядит ли кто на него, он проскочил сквозь кусты с отяжелевшей от сырости листвой и нырнул в трещину укрытой ими стены — честно говоря, она могла бы быть немного шире, — в подвал старой церкви; сверху на лестницу падал слабый отсвет.

Почти все ребята были на работе. Лишь парочка самых младших играла в кости, да девчонка обгладывала кость, и Пенс курил и даже головы не поднял, да еще новенькая кашляла, забившись в угол. Сифкиссу не нравился звук этого кашля. Скорее всего, он через дней-другой отправит ее в водосточную трубу, и это будет означать для него несколько трупных монеток, верно? Большинство не любит возиться с трупами, а вот Сифкисса это нисколько не тревожило. Дождь покровительства не намоет, как любит говорить Старуха Зеленая. Она была у себя, в глубине здания, наверху, с распущенными седыми слипшимися сальными волосами скорчилась за своим старым столом при одной лампе. При виде Сифкисса она провела языком по беззубым деснам. С ней был еще какой-то фартовый типчик в клевом прикиде — камзоле, расшитом обалденными серебряными листочками, — и Сифкисс постарался шагать поважнее, чтобы произвести на него впечатление.

— Ну че, достал? — спросила Старуха Зеленая.

— А как же! — ответил Сифкисс, вскинул голову, стукнулся цилиндром о низкую перекладину и, выругавшись, водрузил шляпу на место. И с мрачным лицом бросил сверток на стол.

— А теперь проваливай! — рявкнула Зеленая.

Сифкисс еще мрачнее взглянул на нее, будто хотел огрызнуться в ответ. Этот сопляк стал много о себе понимать, и Зеленой пришлось показать ему полусжатый кулак с распухшими узловатыми суставами — лишь после этого он убрался.

— Так что все, как договаривались. — Она ткнула пальцем в кожаный сверток, лежавший в пятне света на ее старинном столе, который даже с растрескавшейся и покрытой разнообразными пятнами столешницей, с почти полностью облетевшей позолотой все равно представлял собой прекрасный образец мебели давно ушедших времен. Как и сама Старуха Зеленая, раз уж на то пошло (если бы, конечно, она думала такое о своем барахле).

— Столько шума из-за такой мелочи, — сказал Фолло, наморщив нос, и бросил на стол кошель, в котором так приятно звякнули деньги. Старуха Зеленая схватила его скрюченными пальцами, открыла скрюченными пальцами и сразу принялась считать монеты скрюченными пальцами.

— Где эта милашка Киам? — спросил Фолло. — Где малышка Киам?

Плечи Старухи Зеленой вздрогнули и напряглись, но она не отвлеклась от подсчета. Она могла считать деньги где угодно, хоть на палубе корабля посреди бушующего моря.

— На работе.

— И когда она вернется? Она мне нравится. — Фолло подошел поближе и добавил, понизив голос: — Я мог бы дать за нее хорошую цену.

— Но это же моя лучшая добытчица! — возразила Зеленая. — А вот кого-нибудь другого могу тебе уступить. Как насчет этого самого парнишки, Сифкисса?

— Который принес сверток? С кислой мордой?

— Хороший работник. И крепкий. С характером. Я бы сказала, что на галере, у весла, от него будет толк. Пожалуй, стоит даже на боях его попробовать.

Фолло громко фыркнул.

— На бои? В яме? Это мелкое дерьмо? Сомневаюсь. Да и сдается мне, что и на весле с ним без кнута не обойдешься.

— Ну и что? Или у них кнутов нет?

— Наверняка найдутся. Раз такое дело, заберу его. Его и еще троих. На следующей неделе я еду в Вестпорт, на рынок. Так что подбери, только не подсовывай всякую шваль.