Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.
Шрифт:
— Да, хотелось выпендриться перед парнями.
Она кивком указала на Гловарда, который сидел на земле, потирая подвернутую лодыжку.
— Некоторые вещи не меняются.
— Я этим не горжусь, если тебя это утешит.
— Меня утешило, когда я повалила тебя на землю и села сверху.
Теперь настала очередь Лео чесать в затылке.
— Говорят, поражения учат большему, чем победы. К тому же, ты тогда была на полголовы выше. — Он вытянулся во весь рост, глядя на нее сверху вниз примерно с той же высоты, с какой она тогда смотрела на него. — Сомневаюсь, что сейчас ты захочешь это повторить.
— Ох, даже не знаю. — Протянув
— Пожалуй, это лучше, чем если бы тебя трахнул боров, — заметила Изерн-и-Фейл.
С негромким кряхтением она убрала свою перевязанную ногу с ограды и, хромая, двинулась прочь.
— Мне нужно привести эту дырявую лодчонку обратно к ее отцу, пока она опять не сбилась с курса. Я дала слово! — крикнула она через плечо.
— На меня большой спрос. — Рикке отодвинулась от него, отвесила поклон, коснувшись одной рукой травы, потом спиной вперед влезла на ограду. — Еще увидимся, малыш Лео!
Она перекинула ноги на другую сторону, спрыгнула и пошла прочь, оставив Лео пялиться ей вслед.
— Боже, боже, боже! Кто эта прелестная крошка с кольцом в носу?
Антауп возник словно бы ниоткуда, как часто происходило, когда рядом были женщины. Он втянул воздух сквозь сложенные трубочкой губы, глядя в спину Рикке.
— Целых три «боже»? — сухо буркнул Юранд. — Практически предложение руки и сердца.
— Это, — проговорил Лео, — была Рикке.
— Пропавшая дочка Ищейки?
— Мы дружили, когда я жил в Уфрисе. С тех пор она… выросла.
— И в самых правильных местах! — подхватил Антауп. — Впрочем, глаза…
— Вроде бы кто-то говорил, что она может видеть будущее? — спросил Юранд. Кажется, сам он не очень в это верил.
— И что-то мне подсказывает, что в будущем она видит твой член, — шепнул Барнива на ухо Лео, фыркая от смеха.
Юранд отвернулся от них, качая головой:
— Ох, ради всего святого…
Он был отличный друг, и чертовски умный, но порою ужасный ханжа.
— Будь осторожен, — Лео забросил Барниве руку за шею и притянул к себе в захвате. — Ты можешь быть следующим, кого мне придется заставить жрать горку!
— Ну что ж, если тебя больше привлекает борьба… — Антауп, лизнув указательный и большой пальцы, подкрутил спадающий на лоб чубчик. — Было бы жаль оставлять столь многообещающее поле нераспаханным…
Именно в этот момент Лео решил, что он в игре. Антауп знал о женщинах все. Если даже его зацепило, значит, и все остальные не останутся равнодушными.
— Держи свой плуг при себе. — Лео ухватил Антаупа свободной рукой и вступил с ним в шуточную борьбу, бросив взгляд на задницу Рикке с той же жадной ухмылкой, с какой на нее смотрели его друзья. — И не лезь на мою территорию!
Вопросы
По-видимому, Огарок находился в помещении слева: она узнала его голос, бормотавший за стенкой, и даже если слов было не разобрать, то звучавший в нем страх распознавался безошибочно. Справа была Гриз. Ее Вик тоже слышала — сперва она выкрикивала оскорбления, потом просто кричала. Вопросов пока не задавали. Видимо, просто обрабатывали. Интересно, подумала Вик, насколько им удалось ее обработать к этому моменту.
Странно, насколько быстро теряешь представление о времени, когда не видно неба.
Только белая, слишком ярко освещенная комната без окон, стол с тремя кровавыми пятнами, два стула и дверь. Когда их схватили — несколько часов назад? Несколько дней? Она, видимо, немного вздремнула. Проснулась рывком, ощущая на обнаженной коже холодную испарину. Из коридора за дверью слышались чьи-то мольбы о пощаде, однако дверь оставалась закрытой. Ее раздели, приковали цепью к стулу и оставили в одиночестве, и ей все более и более нестерпимо хотелось помочиться.Как раз когда она уже начала думать, что придется сделать это прямо сидя на стуле, дверь наконец открылась.
В комнате появился человек. Не вошел — его вкатили. Он сидел в необычном кресле на колесах, которое толкал неимоверных размеров практик. Серебряная седина, бледная кожа, почти настолько же белая, как его безупречно белый китель, изборожденная глубокими морщинами и словно бы чересчур туго натянутая на кости. Его лицо было все перекорежено, левый глаз сощурен и дергался. На мизинце горел архилекторский перстень с крупным багряным камнем, но и без него не могло быть сомнений, кто это такой.
Калека. Старик Костлявый. Королевский Живодер. Ось, вокруг которой вертелся Закрытый совет. Его преосвященство архилектор Глокта.
— Мне нравится ваше кресло, — сказала Вик, когда оно со скрипом остановилось по другую сторону от стола.
Архилектор поднял одну бровь.
— А мне нет. Но ходить с каждым годом все труднее, а моя дочь уверяет, что в страдании нет благородства. Так что она уговорила своего друга мастера Карнсбика, чтобы он сделал его для меня.
— Самого великого машиниста?
— Именно. Говорят, он гений. — Глокта бросил взгляд вверх, на нависшего над ним огромного практика, в чьих необъятных кулаках рукоятки кресла просто терялись. — И вот теперь бесполезный человек может дать полезному человеку бесполезное занятие: катать его куда он пожелает. Вот он, прогресс, а? Снимите с нее оковы, пожалуйста.
— Ваше преосвященство? — донесся из-под маски приглушенный голос практика.
— Ну-ну, мы же не звери.
Практик вынул из кармана маленький клинышек, с неожиданным изяществом опустился на колени и подсунул его под одно из колес. Затем, тяжело ступая, обошел стол и взялся за наручники Вик. Они врезались ей в кожу, когда он их открывал. Ее запястья были содраны до крови, но она удержалась от того, чтобы их потереть. Также она постаралась не морщиться, не дергаться, не потягиваться, не стонать — даже когда положила руки на стол и увидела засохшую кровь Сибальта, все еще остававшуюся под ногтями. Показывать свою боль — значит напрашиваться на новую. Этому ее научили в лагерях. Научили как следует.
Архилектор наблюдал за ней с тенью улыбки на искореженном лице, словно мог угадать все ее мысли до единой.
— И одежду, прошу вас.
Практик с недовольным видом положил на стол аккуратно сложенные рубашку и штаны, расправив материю за уголок, словно взыскательный камердинер.
— Вы можете нас оставить, Доля.
— Ваше преосвященство? — практик даже дал петуха от беспокойства.
— У меня есть вещи поважнее, чем повторять собственные слова.
Бросив на Вик последний хмурый взгляд, практик попятился к двери, пригнулся под притолокой и вышел, закрыв за собой дверь. Клацанье засова прозвучало с мрачной окончательностью, оставив ее в этой голой белой комнате наедине с самым страшным человеком в Союзе.