Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Нижний смотрел им вслед: глаза расширенные, шальные, в бороде струйки слюны, кровь струится по лицу. Никто не хотел говорить ему, что бой окончен, и, говоря по чести, Клевер тоже не особо рвался. Но в том-то и дело — когда ты вождь, ты попросту не можешь воздеть руки к небесам и предоставить другим разбираться со всеми проблемами.

Поэтому Клевер осторожно подошел к нему, подняв одну руку с раскрытой ладонью, а второй теребя рукоять ножа сзади на поясе. В конце концов, нож под рукой никогда не помешает.

— Ну, полегче, — проговорил он, будто пытаясь усмирить злобного пса. — Спокойно.

Нижний глянул на него — и взгляд его был вполне себе мирным, как ни странно.

— Я спокоен, вождь, — отозвался он, утирая кровь с лица. — Правда, поранился.

— Ну, в драке не всегда стоит выбирать собственное лицо в качестве оружия.

Клевер отпустил нож и принялся осматривать изрубленные секирами, истыканные копьями, щетинящиеся стрелами трупы, которыми была теперь завалена ложбина. Бой выигран, и ему даже не пришлось ни разу поднять оружие.

— Клянусь мертвыми, — пробормотал Хлыст. На конце его копья был нанизан шанка. Он все еще подергивался.

— Смотри-ка, ты тоже достал одного, — удивился Нижний.

Поставив ногу плоскоголовому на шею, он одним ударом разрубил ему череп.

— Клянусь мертвыми… — повторил Хлыст, выронил копье, и его вырвало.

— Некоторые вещи не меняются, — заметила Шолла, пытаясь вытащить свой кинжал из черепа великана-шанка.

— Все вышло в точности как ты говорил, вождь. — Нижний перекатил ногой мертвого шанка и оставил его пялиться в небо.

— Ты зря во мне сомневался, — ответил Клевер. — Самое важное оружие, которое ты берешь с собой в любую битву, — это не копье, не стрелы и не секира.

— Меч? — удивленно спросил Хлыст.

— Неожиданность, — сказал Клевер. — Неожиданность делает храбрецов трусами, сильных — слабыми, умных — дураками.

— Ну и страхолюдины, верно? — сказала Шолла.

Она все тащила, тащила — и едва не упала на спину, когда кинжал внезапно высвободился.

— Я всегда неловко себя чувствую, критикуя внешность других… Слушай, Нижний, ты ведь когда-то работал у мясника?

— Верно.

— Может, ты бы смог тогда показать людям, как разрезать этих ублюдков?

— Зачем это тебе понадобилось? Хочешь сделать из них сосиски?

Кое-кто рассмеялся. Они были готовы смеяться чему угодно теперь, когда драка была окончена и их почти наверняка ждало жирное вознаграждение.

— Сосиски плохи тем, что ты никогда не знаешь, что в них положили, — сказал Клевер. — А я хочу, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений. Разложи их так же, как они устроили с теми бедолагами в деревне. Может, мы не говорим на языке шанка, но головы на деревьях будут понятны на любом языке. Да, и заодно кинь несколько штук в тот мешок, показать Стуру.

Хлыст уныло вздохнул:

— Хочешь порадовать девчонку — тащи ей букет цветов. Хочешь порадовать короля Севера — тащи мешок с головами.

— Наблюдение грустное, но от того не менее верное, — отозвался Клевер.

— А мне цветы не по вкусу, — заметила Шолла.

— Вот как?

— Никогда не понимала, в чем смысл их дарить.

— А нет никакого смысла. В этом и смысл.

Девушка склонила голову набок, явно задумавшись.

Нижний хмуро глянул на трупы плоскоголовых, поигрывая секирой и прикидывая, с чего начать.

— Никогда не думал, что стану тем, кто набивает мешки головами.

— Такие занятия никто не выбирает по доброй воле, — ответил Клевер, снова раздувая щеки. — Однако не успеешь оглянуться, и ты уже на этой чертовой дорожке.

Видения

— Она приходит в себя.

— Хвала мертвым! — услышала Рикке голос отца, прорывающийся сквозь шипящую черноту. Она застонала и вытолкнула изо рта пропитанный слюной штифт. — Но это уже четвертый раз за эту неделю.

— Припадки становятся все хуже, — прохрипела Рикке.

У нее ныли зубы, голова раскалывалась. Она разлепила один глаз, потом другой. Над ней стояли Изерн и ее отец, озабоченно глядя на нее.

— По крайней мере, на этот раз я не обделалась.

— Чтобы гадить, ты должна сперва есть, — отозвалась Изерн, как всегда, с каменным лицом. — Что ты видела?

— Я видела реку, полную трупов.

Покачивающихся в воде, переворачивающихся, одни лицами вверх, другие лицами вниз.

— Я видела двух стариков, которые сражались на круге, и двух молодых женщин, которые держались за руки под золотым куполом.

В позолоченной пустоте все еще звенели отголоски аплодисментов.

— Я видела знамя с изображением глаза, водруженное позади высокого кресла.

И в кресле кто-то сидел… кто это мог быть?

— Я видела старуху… — Сморщившись, Рикке прижала ладонь к левому глазу, который был горячим словно уголь, и содрогнулась своему воспоминанию, еще мерцавшему на внутренней стороне век. — Ее лицо было сшито золотой проволокой. Она говорила со мной…

Изерн тяжело опустилась на корточки.

— Я знаю, кто это.

— Ты уверена? — спросил у нее отец Рикке.

— Такое лицо трудно с чем-то спутать, верно? Она ведьма. — Изерн взялась за свисавшее с ее шеи ожерелье из рун и фаланг человеческих пальцев и крепко стиснула, так что ее татуированные костяшки побелели. — Это женщина, которую сильно любит луна, или, может быть, сильно ненавидит.

Никогда прежде Рикке не видела, чтобы Изерн-и-Фейл чего-нибудь боялась. Это заставило ее саму ощутить страх — еще больший страх, чем обычно.

— Это ведьма, которая возвратилась из страны мертвых.

— Никто не может уйти от Великого Уравнителя, — пробормотал отец Рикке.

— Уйти не может. Но говорят, есть такие, кого… — голос Изерн упал до царапающего шепота, — …посылают назад.

Она наклонилась ближе, вцепившись в плечи Рикке жесткими пальцами:

— Что она тебе сказала?

— Что я должна выбрать, — прошептала Рикке, покрывшись холодным потом.

— Выбрать что?

— Я не знаю.

Изерн оскалилась, высунув кончик языка в дыру на месте отсутствующего зуба.