Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Поэтому она жаждала опьянения — тупого, бессмысленного, непристойного, дарующего забвение бед.

Медленно обвела взглядом лица богатейших и совершенно никчемных горожан Осприи. Присмотревшись, можно было заметить, что их веселье замешано на истерике. Слишком много пьют. Слишком быстро говорят. Слишком громко смеются. Приближение погибели отнюдь не прибавило им сдержанности. И в предстоящем разгроме Рогонта Монцу могло утешить лишь одно — вместе с герцогом потеряют все многие из этих глупцов.

— Вы уверены, что мне следует сидеть здесь? — ворчливо спросила она.

— Кто-то же должен. — Рогонт без особого воодушевления покосился на Котарду, юную графиню Аффойи. — Благородная Лига Восьми, похоже, превратилась в Лигу Двух. — Наклонился к уху Монцы. — И я, честно говоря, думаю о том, не слишком ли поздно мне из нее выходить. Как ни печально, но у меня маловато почетных гостей.

— Так я, стало быть, опора для вашего пошатнувшегося престижа?

— Именно. Но опора совершенно очаровательная. И, кстати, это всего лишь непристойные слухи, будто у меня что-то падает… уверяю вас.

Сил у Монцы не было даже на злость, не говоря уж о веселье, поэтому она отделалась утомленным хмыканьем.

— Не мешало бы вам что-нибудь съесть. — Рогонт указал вилкой на ее нетронутое блюдо. — Вы, кажется, похудели.

— Меня тошнит. — А еще у нее болела правая рука, так сильно, что ножа не удержать. — Не переставая.

— Вот как? Съели что-нибудь не то? — Рогонт подцепил вилкой кусочек мяса, сунул в рот и прожевал с таким удовольствием, словно до прихода армии Орсо оставалась еще, по меньшей мере, неделя. — Или сделали?

— Возможно, причиной тому всего лишь общество.

— Не удивлюсь. Моей тете Сефелине вечно делалось дурно от меня. И тошнило ее часто. В некотором отношении вы с ней схожи. Острый ум, великие дарования, железная воля и… неожиданно слабый желудок.

— Сожалею, что разочаровала вас. — Кто бы знал, как она разочаровала саму себя…

— Меня? О, как раз напротив, поверьте. Я ведь тоже не из кремня сделан.

А жаль… Монца через силу допила вино, хмуро уставилась на пустой бокал. Год назад она не испытывала к Рогонту ничего, кроме презрения. Смеялась вместе с Бенной и Верным над его трусостью и его вероломством как союзника. Теперь Бенна был мертв, Верного она убила. И прибежала к Рогонту в поисках убежища, словно заблудшее дитя к богатому дядюшке. А тот, в данном случае, и себя-то не мог защитить. И все же его компания казалась намного приятней, чем альтернатива. Взгляд ее неохотно устремился направо, где в конце длинного стола сидел в одиночестве Трясучка.

От него Монцу, увы, тошнило. Рядом находиться и то было тяжело, где уж там прикоснуться… И отвращало ее не только его изуродованное лицо. Она успела повидать такое количество уродств и стольких людей изуродовала сама, что могла бы без особого труда притвориться, будто это ее не трогает. Отвращало его молчание после прежней неумолчной болтовни, напоминавшее о долге, с которым она не в силах расплатиться. Глядя ему в лицо, Монца слышала его шепот: «А должны были — тебе». И знала, что он прав. Когда же он все-таки вступал в разговор, то больше не упоминал о своем желании стать хорошим человеком и совершать правильные поступки. Возможно, ей следовало радоваться тому, что победа в том споре осталась за нею. Она и старалась. Но думать могла лишь о том, что, встретив человека, считай, наполовину хорошего, каким-то образом превратила его в наполовину дурного. Не только сама была гнилой, но заражала гнилью всех, с кем соприкасалась.

От Трясучки ее тошнило. И от того, что на самом деле ей следовало испытывать благодарность, а не отвращение, тошнило еще сильнее.

— Я попусту трачу время, — прошипела Монца, обращаясь скорей к своему бокалу, чем к Рогонту.

Герцог вздохнул.

— Как и мы все. Пытаясь провести оставшиеся до позорной смерти мгновенья не самым худшим образом.

— Мне нужно уехать. — Монца попыталась сжать в кулак искалеченную руку, но сейчас боль лишала ее и последних сил. — Найти способ… убить Орсо. — Сил оставалось так мало, что она с трудом выговорила это.

— Месть?

— Месть.

— Если вы уедете, я буду раздавлен.

Монца уже плохо понимала, что говорит.

— Но на кой черт я вам нужна?

— Вы — мне? — Рогонт перестал улыбаться. — Я не в силах больше оттягивать неизбежное. Скоро, возможно, уже завтра, состоится великая битва, которая решит судьбу Стирии. Что может быть ценнее в такое время, чем совет одного из величайших стирийских полководцев?

— Погляжу, может, один какой и найдется, — пробормотала она.

— К тому же у вас много друзей.

— У меня? — Монца не могла вспомнить ни одного живого.

— Вас по-прежнему любит народ Талина. — Рогонт, подняв брови, оглядел своих гостей, многие из которых посматривали на Монцу не слишком дружелюбно. — Здесь вы менее популярны, конечно, но это только подтверждает суть. Злодей для одного человека — герой в глазах другого.

— В Талине думают, что меня нет в живых, да и все равно им на самом деле. — Ей и самой было почти все равно.

— Напротив, мои агенты сейчас активно уведомляют горожан о том, что вы благополучно выжили. На всех перекрестках развешаны объявления, где говорится, что сообщение герцога Орсо о вашей гибели — ложь, что он сам покушался вас убить и что вы скоро вернетесь. Им далеко не все равно, поверьте. К вам относятся с той непостижимой любовью, какую простые люди питают порой к выдающимся личностям, которых не знали никогда и не узнают. И действия наши помогают, по меньшей мере, восстановить их против Орсо и создать ему трудности в собственном доме.

— Политика? — Монца осушила бокал. — Маленький жест, когда война стучится к вам в двери?

— Все мы делаем жесты, какие можем. Но вы по-прежнему весомая фигура и в войне и в политике, расположения которой стоит добиваться. — Он снова улыбнулся, еще шире, чем раньше. — Да и нужна ли мужчине какая-то другая причина, кроме той, что он желает удержать при себе умную и прелестную женщину?

Монца нахмурилась, отвела взгляд.

— Идите вы…

— Пойду, коль желаете. — В ответ он посмотрел ей прямо в глаза. — Но я бы предпочел остаться.

* * *

— Ваш угрюмый вид созвучен моим чувствам.

— Что? — Трясучка оторвал недобрый взгляд от веселой парочки. — А… — С ним заговорила какая-то женщина. — О! — У которой было на что посмотреть. Так хороша была, что как будто даже светилась.

Но тут он обнаружил, что светятся все вокруг. Успел напиться в дерьмо…

Впрочем, она казалась не такой, как все. Из украшений только ожерелье из красных камней на длинной шее; одета в белое платье, просторное, как у чернокожих женщин, которых он видел в Вестпорте. Но сама с очень белой кожей. Что-то простое и естественное было в том, как она держалась, никакой чопорности. Что-то искреннее в том, как улыбалась. На миг и его собственные губы тронула улыбка. Впервые за долгое время.

— Найдется здесь местечко? — По-стирийски она говорила с союзным акцентом. Чужая в этой стране, как он сам.

— Вы хотите сесть… рядом со мной?

— Отчего бы и нет? Разве вы разносчик чумы?

— С моим счастьем я бы не удивился. — Он повернулся к ней левым боком. — Но хватает и этого, чтобы меня избегали.

Взгляд ее устремился на его уродство и снова встретился с его взглядом. Улыбка не дрогнула.

— У всех у нас свои шрамы. У кого снаружи, у кого…

— Те, что внутри, однако, не портят внешнего вида.