Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

— Мне кажется, значение красоты часто переоценивают.

Трясучка медленно смерил ее взглядом сверху донизу. Не без удовольствия.

— Легко вам говорить. У вас ее столько…

— Хорошие манеры. — Она выпятила губы, окинула взглядом зал. — Я уж отчаялась встретить их здесь. Клянусь, вы единственный искренний человек во всей этой толпе.

— Вот уж не думаю. — Тем не менее он все-таки улыбнулся. Доброе слово от красивой женщины услышать всегда приятно. У него ведь еще осталась гордость.

Тут она протянула ему руку, и Трясучка растерянно заморгал.

— Можно поцеловать, да?

— Если хотите. Она не растает.

Рука оказалась мягкой и гладкой. Совсем не похожей на руку Монцы, покрытую шрамами, обветренную, мозолистую, как у какого-нибудь Названного. Не говоря уж о второй, искалеченной, скрытой под перчаткой. Трясучка прижался губами к пальцам, учуял аромат духов. Цветочный, с какой-то непонятной примесью, от которой у него перехватило дыхание.

— Я… э… Кол Трясучка.

— Знаю.

— Откуда?

— Мы виделись уже, но недолго. Меня зовут Карлотта дан Эйдер.

— Эйдер? — Через мгновение он вспомнил. Сипани. Мелькнувшее в тумане лицо. Красный плащ. Любовница принца Арио. — Вы — та самая, кого Монца…

— Обманула, шантажировала, уничтожила и бросила умирать? Да, та самая. — Она бросила хмурый взгляд на высокий стол. — Монца… вот как. Не просто по имени, но по-уменьшительному. Вы, должно быть, очень близки.

— Достаточно. — Совсем не так, однако, как в Виссерине, когда у него еще были оба глаза.

— Тем не менее она сидит наверху с великим герцогом Рогонтом, а вы — внизу, с нищими прихлебателями.

Словно мысли его прочитала… В нем снова начал разгораться гнев, и Трясучка поспешил увести разговор в сторону.

— Что вас привело сюда?

— После резни в Сипани выбора у меня не было. Герцог Орсо наверняка предложил за мою голову немалую сумму. Последние три месяца я прожила, от каждого встречного ожидая, что меня пырнут ножом, задушат или отравят.

— Хм. Мне это знакомо.

— Примите мое сочувствие.

— Мертвые знают, что малость сочувствия мне не помешала бы.

— От меня можете получить все, ибо оно того стоит. Вы такая же пешка в этой маленькой грязной игре, как и я, не правда ли? И потеряли даже больше, чем я. Глаз. Красоту.

Она вроде бы не двигалась с места, но в то же время стала ближе. Трясучка сгорбился.

— Может быть.

— Герцог Рогонт — мой старый знакомый. Не сказать, что надежный человек, но, несомненно, привлекательный.

— Может быть, — повторил, скрипнув зубами, Трясучка.

— Пришлось отдаться на его милость. Без особого желания, но все же это помощь, на время. Хотя, кажется, он уже нашел себе новую забаву.

— Монцу? — Трясучка сам об этом думал весь вечер, но сейчас возмутился. — Она не такая.

Карлотта дан Эйдер недоверчиво фыркнула:

— Правда? Не убийца, не вероломная лгунья, которая, чтобы добиться своего, использует всех и каждого? Она предала Никомо Коску, украла его кресло. И почему, вы думаете, ее пытался убить герцог Орсо? Да потому что следующее кресло, которое она собиралась украсть, принадлежит ему!

Малость отупев от выпитого, Трясучка не нашелся с ответом.

— Что ей помешает использовать Рогонта, чтобы добиться своего? Она любит кого-нибудь другого?

— Нет, — прорычал он. — Не знаю… нет, черт подери! Вы все перевираете!

Она приложила руку к белой груди.

— Я перевираю? Ее не зря прозвали Змеей Талина! Змея никого не любит, кроме себя!

— Вы сами сказали. Она использовала вас в Сипани. Вы ее ненавидите!

— Слезы лить над ее трупом я не стану, это правда. И буду горячо признательна человеку, который всадит в нее нож… очень горячо. Но это еще не делает меня лгуньей. — Она зашептала ему чуть ли не на ухо, обдавая его жарким дыханием, будившим наряду с гневом похоть: — Монцкарро Меркатто, Палач Каприле! Там убивали детей. Детей! На улицах! Она даже брату своему изменяла, как я слышала…

— Что? — Не надо было ему пить так много. Зал потихоньку начинал кружиться.

— Вы не знали?

— Чего не знал?

Трясучка ощутил странную смесь любопытства, страха и отвращения.

Эйдер положила руку ему на плечо. И он снова уловил запах — сладкий, кружащий голову, вызывающий тошноту.

— Они с братом были любовниками.

Последнее слово она подчеркнула. Промурлыкав его.

— Кем? — Трясучке словно дали пощечину, так загорелась щека со шрамом.

— Любовниками. Спали друг с другом — как муж и жена. Трахались. Это не секрет. Спросите кого хотите. Ее саму.

Трясучке стало трудно дышать. Мог бы и сам догадаться. Слышал же не раз намеки… которые только теперь обрели смысл. А может, он и догадывался на самом деле. Но все равно вдруг почувствовал себя обманутым. Преданным. Высмеянным. Рыбой, выброшенной из воды на берег и задыхающейся. После всего, что он для нее сделал, после всего, что потерял… Гнев вспыхнул в нем с такой силой, что Трясучка чуть не утратил самообладание.

— Заткни свой дерьмовый рот! — Сбросил руку Эйдер с плеча. — Думаешь, я не понимаю, что ты нарочно меня подстрекаешь? — Оказался неведомым образом на ногах, навис над нею. Зал поплыл куда-то, закачались вокруг размытые лица и огни. — За дурака меня держишь, женщина? За ничтожество?

Щеки у него пылали. Голову сдавило так, что казалось, глаза сейчас вылезут… не считая того, который уже выжжен. Трясучка зарычал сдавленно, поскольку горло перехватило. Попятился, чтобы не броситься на нее и не придушить, наткнулся на слугу. Тот выронил поднос. Зазвенели посыпавшиеся на пол бокалы и бутылка, хлынуло струей вино.

— Господин, нижайше про…

Левый кулак Трясучки врезался ему под ребра, заставив согнуться, правый — в лицо, не дав упасть. Слуга отлетел к стене и сполз по ней в россыпь осколков. На кулаке Трясучки осталась кровь. Кровь и кусочек чего-то белого, застрявший меж пальцев. Обломок зуба.

Больше всего хотелось встать на колени возле этого ублюдка, схватить его обеими руками за голову и колотить ею по красивой настенной резьбе, пока мозги не вылетят. И Трясучка чуть было так и не сделал.

Но все же заставил себя отвернуться. Заставил… и, пошатываясь, двинулся прочь.

* * *

Время тянулось бесконечно.

Монца лежала спиной к Трясучке, отодвинувшись от него как можно дальше, на самый краешек кровати. Еще немного — и упадешь. Меж занавесок на окне начал уже брезжить рассвет, тьма в комнате вылиняла до грязно-серого цвета. Действие вина кончилось, оставив за собой только чувство еще большей тошноты, усталости и безнадежности, как волна, накатившая на грязный берег, оставляет на нем, вместо того чтобы вычистить, кучу дохлых рыбешек.