Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

А вот и она, стоит среди них, раздает воду. Как богиня милосердия. «О, утоли мою боль». Он не боялся. Он знал, что делать.

— Финри! — окликнул он.

Прокашлявшись, повторил чуть ниже:

— Финри.

— Бремер? У вас вид… счастливый.

Она вопросительно подняла бровь, как будто улыбка на его лице была столь же неуместна как, скажем, у лошади, камня или трупа. «Ну так привыкай к этой улыбке, потому что она уже не сойдет!»

— Я и вправду очень, очень счастлив. Я хотел сказать…

«Я люблю тебя».

— До свидания. Нынче вечером я возвращаюсь в Адую.

— В самом деле? И я тоже!

Как кулаком, ударило сердце.

— В смысле, сразу, как мужу полегчает настолько, что его можно будет перевезти.

И тут же камнем упало вниз.

— Но говорят, уже скоро.

Судя по виду, она довольна.

— Хорошо, хорошо.

Чтоб его. Горст поймал себя на том, что стискивает кулак, и он заставил его разжаться. «Нет, нет, забудь его. Он ничто. Я победитель, и это мой момент триумфа».

— Утром я получил письмо от короля.

— Правда? И мы тоже! — выпалила она.

Она схватила Горста за руку, глаза ее сияли. Сердце у него снова подпрыгнуло, как будто это прикосновение было еще одним письмом от его величества.

— Гара восстанавливают в Открытом совете.

Финри украдкой огляделась и прошептала сиплой скороговоркой:

— Его сделают лордом-губернатором Инглии!

Долгая неловкая пауза, чтобы это осмыслить. Как губка, набухающая в луже с мочой.

— Лорд-губернатором?

Солнце будто скрылось за тучами. Лицу уже не было так тепло.

— Я знаю. Наверное, будет парад.

— Парад.

«Блядей». От прохладного ветра у Горста рябью пошла рубашка.

— Он его заслуживает.

Верховодил на взорванном мосту и за это удостоен парада?

— Вы его заслуживаете.

«А где же мой, драть его, парад?»

— А что в вашем письме?

«В моем письме? Этой пафосной на него пародии?»

— Да так… Король просил меня занять прежнюю должность первого стража.

Радость с той минуты, как он вскрыл письмо, как-то иссякла. «Лорд-губернатор? О нет! Куда нам до лорд-губернатора. Так, держатель руки короля. Точнее, его хрена, когда он писает. Умоляю, ваше величество, не вытирайте задницу, позвольте это сделать мне!»

— Чудесная новость. — Финри улыбалась, будто все сложилось как нельзя лучше. — В конечном счете война полна возможностей, какой бы ужасной она ни была.

«Какая преснятина. Мой триумф сведен на нет. А лавровый венок истлел».

— Я думал…

Улыбка покинула лицо Горста.

— Мой успех кажется теперь таким посредственным.

— Посредственным? Да что вы, нет, конечно. Я вовсе не…

— Значит, я никогда не буду достойным того, чего желаю?

Финри растерянно моргнула.

— Я…

— У меня никогда не будет вас.

Глаза у нее округлились.

— Вы… Что?

— У меня никогда не будет вас или подобной вам.

Щеки у нее вспыхнули пунцовым цветом.

— Так позвольте мне быть откровенным. Вы говорите, война ужасна?

Он шипел ей это прямо в испуганное лицо.

— А я говорю: хренота все это! Я, драть ее, обожаю войну!

Невысказанные слова из него так и лезли, выкипали. Сдерживать их он не мог, да и не хотел.

— В молчаливых двориках, гостиных и парках Адуи я — вздорная писклявая шутка. Ходячий каламбур. Угловатое ничтожество с фальцетом. Нелепый шут, клоун.

Он подался еще ближе, наслаждаясь тем, что она съежилась. «Лишь так она поймет, что я существую. Так будь что будет».

— Но на поле боя? На поле боя я — бог. Я люблю войну. Сталь, запах, трупы. По мне, так лучше бы их было больше. В первый день я в одиночку отогнал северян на броде. Один! На второй я взял мост. Я, а не кто-то! Вчера именно я взошел на Героев! У меня к войне страсть! Я… по мне, лучше бы она не прекращалась. Я желаю… желаю…

Однако источник пересох гораздо быстрее, чем он ожидал. И он стоял, опустошенный и, тяжело дыша, смотрел на нее сверху вниз. Как муж, что удушил жену и внезапно опомнился, он не знал, что делать дальше. Он повернулся, чтобы сбежать, но ладонь Финри по-прежнему лежала у него на руке, и пальцы вцепились в него, тянули назад. Потрясение пошло на убыль, лицо ожесточилось от растущего гнева, челюсти сжались.

— Так что произошло в Сипано?

Теперь щеки горели уже у него, название города ударило, как пощечина.

— Меня предали.

Он хотел, чтобы его последняя фраза обожгла Финри так же, как ее слова обожгли его.

— Превратили в козла отпущения.

Вот уж действительно, жалобное козлиное блеянье.

— После моей преданности, моих стараний…

Непривычный к многословности голос переходил в писклявое завыванье.

— Я слышала, когда они пришли за королем, вы в пьяном виде отключились с продажной женщиной, — сказала Финри.

Горст сглотнул. Но отрицать это непросто. Он помнил, как с идущей кругом головой выволакивался из той комнаты, пытаясь разом застегнуть пояс и вынуть меч.

— Слышала, вы тогда опозорились не в первый раз, и король вас прежде прощал, но Закрытый совет мириться с этим не стал. — Она смерила его насмешливым взглядом. — Значит, бог поля боя? А, между прочим, боги и черти нам, маленьким людям, часто кажутся на одно лицо. Вы ходили на брод, на мост, на холм, и что вы там делали, помимо убийства? Что создали? Кому помогли?

Он стоял, а бравада улетучивалась. «Она права. И никто не знает этого лучше, чем я».

— Ничего и никому, — ответил он полушепотом.

— Значит, вы любите войну. А я-то считала вас приличным человеком. Но теперь я вижу, что заблуждалась. — Указательным пальцем она ткнула ему в грудь. — Вы герой.

На этом Финри повернулась, окинув Горста взглядом, полным презрения, и оставила его среди раненых. Они уже не казались ему такими счастливыми. Напротив, в большинстве своем они ужасно страдали. Птичье пение вновь обратилось в карканье полудохлого воронья. Восторженность оказалась очаровательным песчаным замком, смытым безжалостным приливом реальности. Ощущение, что тело отлито из свинца.