Зеркала
Шрифт:
— Если буду убираться, они поймут, что здесь кто-то есть.
Гнойный прошёл по зеркальному лабиринту едва ли не с закрытыми глазами. Он знал, что нужно обойти, где надо перешагнуть, где — наклониться, чтобы попасть в единственный уголок, пригодный для времяпровождения. Там, у окна, вглядываясь в октябрьский утренний туман, окруживший Дом, сидела девушка. Миниатюрная, стройная и ловкая, как кошка — иные сюда ни за что бы ни пробрались. Она отличалась особенно дикими повадками, но в присутствии хозяина Дома становилось послушной, какой и полагалось становиться таким, как она.
Девушка расчёсывала волосы старым гребнем, обнаруженным случайно среди этого хлама (как и всё здесь, что создавало относительный
— Приходил Микки, — сказала она. — Он ищёт Сонечку. Не знаешь, есть в Доме человек с таким именем?
— Знаю, что в Доме нет никого с таким именем.
Девушка ловко перебралась поближе к Гнойному и положила голову ему на колени.
— Каково быть хозяином Дома? — неожиданно спросила она.
— Ничего необычного.
— Но ведь ты знаешь обо всём, что происходит в его стенах.
— Я знаю больше многих, но абсолютно всё неизвестно даже мне.
— Знаешь имена тех, кто уйдёт?
— Нет, но знаю всех контакторов. Только это секрет, и даже тебе я его не скажу.
— А я скажу тебе свой секрет. Микки предупредил, что в этом году это произойдёт раньше обычного.
— Что ж, — Гнойный вздохнул, — тогда нам осталось не так много времени.
В столовой на первом было оживлённо. В отражениях зеркал буднично мелькали люди, не существующие в реальности. Гнойный, грязный, как чёрт, спустился с чердака к обеду и всё время только и ловил на себе недовольные взгляды воспитателей. Впрочем, он давно не видел другого выражения на их лицах, тем более, если речь шла о нём. В общей суматохе кто-то поставил Гнойному подножку, и тот едва не запнулся. Тень, призрачная, неуловимая, шепнула на ухо, чтобы он не задерживался, и исчезла, никем не замеченная.
Все новости за последние часы Гнойный узнал у Букера за пару минут. За столько же времени он пообедал и ушёл из столовой.
— Хозяин Дома весь в делах, — пробормотал Замай, ковыряясь в тарелке. — Совсем скоро так о друзьях забудет, — с усмешкой протянул он.
Они прятали такие места. Чердак. Площадка под лестницей у запасного выхода. Закрытые душевые в конце второго этажа. Разваливающаяся стена старого сарая. Пара кладовок. И ещё с десяток того, чего просто так не перечислишь, потому что даже когда коридоры пустели, они могли заиметь свойства таких мест. Обнаруженные однажды, они качеств своих не утрачивали, обретая их вновь, когда про них забывали. Это был секрет Дома, известный лишь некоторым его воспитанникам. Не страшащимся того, что здесь происходило. Тех, кто стремился к этому, кто сторонился иных возможностей.
— Привет, — раздался сзади весёлый голос и кто-то обнял Гнойного за плечи, повиснув на них.
Прикосновение это ощущалось странно. Непроявившимся полностью — вот как о нём рассказывали. Это чувство одновременной принадлежности чему-то и вместе с тем непринадлежности было известно только таким, как Гнойный. Оно не поддавалось детальному описанию, потому что не было необходимости описывать его кому-то. Стоило заговорить с тем, кто понимает тебя, как нужда в таких словах отпадала, потому что никто из них не разбирался в себе настолько, чтобы понять, на что это чувство всё-таки походило. Гнойный мог ощущать его прикосновения, но он чувствовал их не телом. Для того, кто стоял за его спиной, телесный контакт никогда не имел особенного значения.
— Фаллен, не виси на мне, — недовольно пробормотал Гнойный, остановившийся посреди
опустевшего коридора.— Но я скучал! — раздался полный возмущения голос из-за спины. — Итак, со всеми делами наконец покончено, и теперь я весь твой.
— Тебя не было слишком долго. — Гнойный сложил руки на груди.
— И ты не представляешь, какая это морока — разносить приглашения! — пожаловался Фаллен. — Но, в общем, мы нашли парня, который откликнулся. И теперь все в сборе.
— Значит, это буду я, Хима и тот парень? — Гнойный спиной чувствовал, как Фаллен улыбается своей хитрющей лисьей улыбкой, на которую только он и был способен.
— А вот всё тебе расскажи, — промурлыкал он.
Да куда уж ещё больше секретов, вздохнул хозяин Дома. Он ещё мог понять, почему некоторые вещи прятали от остальных, но зачем их было прятать от него? Между тем что-то в Фаллене изменилось. Его прикосновения стали более… человечными, что ли?
— Проявляешься? — догадался Гнойный.
— Ага, — Фаллен уткнулся носом ему в затылок. — Время приходит. Пока оно есть, нужно пользоваться моментом.
***
Хозяин Дома стоял в конце коридора у открытого окна и смотрел на осень, окутавшую внутренний двор. Уже давно пожелтели и осыпались деревья у ограды, легла к земле трава под ударами первых заморозков. Они пришлись на конец сентября, однажды встретив воспитанников Дома ранним утром искрящимся инеем на замёрзших травинках. Зима в этом году будет холодной, подумали тогда все, и мелких в этот день на улицу не выпустили. Рабочие как раз заканчивали менять стеклопакеты в окнах на первом этаже.
К зиме всё уляжется. Времени у них оставалось не больше месяца, а то и в разы меньше. Чувствовал ли Гнойный что-то особенное? Порывы холодного воздуха сносили любые его мысли: дурные и хорошие, успокаивающие и ободряющие. Свежий воздух опустошал, вымывая из воспоминаний суетливость утра. Гнойный ловким движением запрыгнул на подоконник и достал из кармана пачку сигарет; в ней ещё оставалась пара штук.
Замай нашёл его, когда Гнойный докуривал последнюю, стряхивая пепел в окно. Хозяин Дома сидел на подоконнике, обхватив колени руками и подтянув их к груди. Для остальных он бы и вовсе слился со стенами своим бледным и нездоровым видом. Он продрог до костей, но не слезал, безразлично разглядывая свои владения, растянувшиеся до забора и кое-где — дальше, о чём знали немногие. Его воспоминания об этом тоже были подёрнуты временем, но теплились на уровне интуиции: в ту ночь было слишком темно, разбивался свет и шёл ливень; земля превращалась в кашу под ногами, а он мчался вперёд, уже и не вспомнить, зачем.
— Тебя Директор искал, — предупредил Замай.
— Чего хотел?
— Поговорить.
Директор был тем, кто не признавал хозяина Дома. Его все признавали: старшие, мелкие, воспитатели даже, когда успокоить кого-то требовалось; этим воздух пропитан был, об этом кричали стены, птицы, голосами крошащие холодную ночную тишину, но только не Директор, решивший откуда-то, что у него в этом месте есть какая-то власть. Гнойный закатил глаза, сбрасывая ноги с подоконника. «Ты что, серьёзно?» — так и читалось в его взгляде.
— То есть просил передать, чтобы ты новенького не прессовал, — объяснил Замай. Гнойный фыркнул. С какой это стати Директора вообще стало такое волновать?
— Гной, я серьёзно. Пацан, кажется, того…
— Здесь все «того», — невозмутимо отбросил хозяин Дома.
— Он типа немой.
— О-о. А вот это новость. Молодец.
Парень ухмыльнулся и затушил сигарету о ладонь. Кажется, огонёк веселья загорался в этих умирающих от скуки и уныния коридорах.
— Но, опять же, с какой стати меня должно это волновать? Неужели мы в свой последний год собираемся прерывать традицию, которую прокладывали столь усердно наши старшие товарищи?