Жатва душ. Несущий свет

На часах было полшестого, но рассвет еще не занимался, было черным-черно.

Луна пошла на убыль, но ее света все равно хватало, чтобы разглядеть, как тяжело дышит Дитрих, здоровье его упало до 31%. Керстин дремала у его ног.

— Керстин, — потряс я ее за плечо. — Подъем. Пора двигать.

Она сразу открыла глаза, словно и не спала.

— Как он? — спросил я.

— Хуже, — обреченно проговорила она, и вдруг в ее голосе появилась решимость: — Нужно сейчас же плыть в «Калигайахан».

Я еще раз выглянул в иллюминатор — обзор был так себе, но, похоже, удача на нашей стороне: щелкуны поняли, что не дождутся нас, и ушли в джунгли. С другой стороны катера их тоже не наблюдалось.

— Самое время выдвигаться, — сказал я Керстин. — Фонарь не включайте, соберите продукты, я схожу на разведку, посмотрю, не затаились ли они.

Это было бы плохо, очень плохо. Нам пришлось бы и отбиваться, и защищать беспомощного Дитриха. А учитывая, что среди них есть многоуровневые, скорее всего, твари загнали бы нас обратно.

Осторожно-осторожно, стараясь не нарушить предрассветную тишину скрипом петель, я распахнул дверцу и просочился наружу. Согнувшись в три погибели, огляделся: чисто! Распрямился в полный рост, еще раз огляделся. Повезло!

Вернувшись в каюту, я чуть не выскочил назад: там стоял сладковато-приторный запах разложения, терпеть его было невозможно. Похоже, у Дитриха началась гангрена. Неплохо бы зафиксировать его ногу шиной, но на это не было времени: зомби могли вернуться в любой момент.

Мы с трудом выволокли Дитриха из катера. Он едва стоял на ногах, стонал что-то по-немецки. Я думал, бредит, оказалось, нет.

— Он спрашивает, что происходит, — перевела его бормотание Керстин.

— Скажите, плывем за помощью. Потерпите немного.

Лодки напоминали каноэ, только та, на которой я приплыл, была привычной, большой, но с более острым и чуть загнутым носом. Керстин, вооруженная клюшкой для гольфа, которую использовала как оружие, караулила Дитриха, тревожно поглядывая в лес. Я уперся в лодку, двумя рывками подтолкнул ее к воде, и мы уложили туда немца, закинул наши пожитки и остатки консервов. Крош, как всегда, был рядом, его глаза светились отраженным лунным светом.

— Иди сюда, мелкий, — позвал я, и он запрыгнул в лодку.

Только сейчас я ощутил, до чего же грязный. Повел лодку, будучи по пояс в воде, стянул футболку, потер кожу, покрытую кровавой коркой. Какое же блаженство! Так бы и сидел в воде, но времени нет. Потерев свежий шрам на животе, я оттолкнул лодку, перевалился через борт и взялся за весла. Руки ныли, но выбора не было.

— Знаете куда плыть? — спросила Керстин, поправляя подушку под головой мужа.

— Примерно. Будем держаться метрах в пятидесяти от берега — достаточно далеко от зомби… и плохих людей, но не теряя ориентиров.

Я начал грести, стараясь как можно тише вынимать и опускать весла, хотя понимал, что этих всхлипов воды не слышно, потому что и ночью в джунглях кипела жизнь.

Ночь, бриз, темная вода блестит в лунном свете. В другое время — романтика, сейчас — выживание.

Дитрих то замолкал, то снова начинал стонать, бормотать что-то. Керстин успокаивала его, вытирала пот со лба, перебирала волосы.

— Он бредит, — тихо сказала она. — Говорит о доме, о Мюнхене.

— Вернетесь, если захотите, — ответил я, налегая на весла. — С мужем-то пилотом.

— Сорок лет он летал, — гордо сказала Керстин.

Через полчаса гребли мои плечи горели огнем, а на ладонях вздулись волдыри. Спасибо «Живучести» — раны заживали на глазах, но все равно было больно. Отпустив весла, я подул на ладони, дал немного поработать регенерации, но, когда Керстин предложила поменяться местами, устыдился, продолжил грести, подумав: «Трое в лодке, не считая котенка».

Близился рассвет. Небо стремительно светлело, словно кто-то подкручивал кнопку яркости.

Заметив движение под водой, я присмотрелся и выругался:

— Ну песец! Картина Репина, мать вашу!

Вода тут была чистая, прозрачная, и я отчетливо видел, как по дну ползли… бездушные! Двигались рывками, тянулись к лодке. Жуткое зрелище. Те, которые погнались вчера за мной? Вряд ли, им же дышать нужно. Эти, скорее всего, другие. Эволюционирующие. Глядишь, скоро жабры отрастят.

— Видите это? — прошептала Керстин, перегнувшись через борт.

— Вижу. Просто… ползают.

— О майн гот! — Она отпрянула. — Значит, и в воде не безопасно?

— Они не плавают… пока. Но нырять я бы не стал, Керстин.

Один подводный зомби заметил лодку и рванулся вверх, но снова опустился, не сумев преодолеть толщу воды.

Крош застыл на бортике лодки, уставившись в воду, и тихо утробно рычал.

— Спокойно, мелкий, — сказал я, почесав его за ухом. — Они до нас не дотянутся.

Когда первые лучи солнца окрасили небо, впереди показался силуэт огромного здания. «Калигайахан», судя по всему. Отель возвышался над берегом белоснежной буквой U — два двадцатиэтажных крыла. По всей его территории от пляжа до теннисных кортов толпились бездушные.

Я погреб быстрее. Отражая зарево на горизонте, панорамные окна стали вспыхивать светом: сперва верхние этажи, потом ниже, ниже, и вот над гладью воды показался краешек солнца.

Дитрих не подавал признаков жизни, и Керстин заметалась по лодке, не зная, что делать, и причитая. Утомленная бессонной ночью и бессилием, она порывалась то ли прыгнуть в воду и плыть за лекарством, то ли тащить на себе Дитриха. Я отлично ее понимал: в такие моменты нужно делать хоть что-то, бездействие мучительно.

Дитрих вдруг поднял руку и что-то прошептал, не открывая глаз. Жена склонилась над ним, воскликнув что-то громко на немецком.

— Тихо! — велел я и указал на западное крыло отеля. — Видите, из-за тех зарослей и плотных кустов зомби не могут попасть внутрь. Заплывем сбоку и найдем служебный вход.

Мы причалили к маленькому пирсу для персонала. Ни одного зомби рядом не обнаружилось.

— Керстин, оставайтесь с Дитрихом в лодке, — распорядился я. — Проверю, безопасно ли там, и вернусь.