Жажда мести
Шрифт:
– Вы хотели бы выпить?
– С удовольствием, – согласился он.
Она внимательно на него посмотрела, подумала секунду и поднялась. Она принесла красного легкого крымского вина, и они выпили из больших хрустальных фужеров. В ее красоте было что-то от вечернего заката, от замирающего морского прибоя, как подумалось Волгину, и он, взяв ее руку, поцеловал. Она ничего не сказала. Женщина слишком знала себе цену, чтобы удивляться впечатлению, произведенному на молодого человека.
– Что у вас за эссе, можно посмотреть, – попросила она ласково.
Волгин все еще держал ее руку, она
– Можно я вас поцелую? – спросил он дрогнувшим голосом.
Он прикоснулся к ее щеке губами, ее кожа была нежной и исчочала необыкновенный запах, от которого у него закружилась голова.
– Я вас видел много раз по телевидению, – сказал он. – Вы в жизни гораздо интереснее, элегантная, в вас столько чувств.
– Вечерних, – добавила она грустно.
– Я вас любил, не зная вас, – прошептал он. – Мне не надо помогать. Напечатают, не напечатают, не в этом дело, просто я о вас мечтал, еще не зная вас, и ожидал встретить.
– Вы красивый, Волгин, – покачала она головой и погладила его по щеке, как-то по-матерински. – Волнительный, соблазнительный, милый.
– Все говорят и думают только о делах, напечатать, не напечатать, защититься, не защититься. Я не доктор, вот уже три года утверждают мою диссертацию в ВАКе. Плевать на это, не в том дело, главное, я вас встретил. – От нее исходило какое-то легкое сияние, словно свет струился от ее рук, шеи, лица. Он с нежностью дотронулся до ее обнаженной ноги.
– Скажите, сколько вам лет? Вы такая красивая, у меня только однажды была женщина – совершенство, и больше я не встречал ничего подобного, – говорил он, обнимая ее.
– Сколько лет, не скажу, – сказала она, – это неинтересно. Но вы мне нравитесь.
– Каждая встреча – судьба.
– Все, что случается, мы называем судьбой, а вот что не случается?
– То же самое называется судьбой, – рассмеялся Волгин.
– У вас такая судьба?
– Нет. Но иногда лучше не помнить то, что не видится на дне хрустального фужера, – сказал он. – Давайте выпьем. Если бы Бог придумал на земле всего лишь нас с вами и вино – было бы достаточно, чтобы не скучать на земле, Екатерина I. Я вас правильно называю?
Она кивнула с каким-то азартным блеском в глазах, плеснула в фужер вина, затем помедлила и налила полные фужеры. Он догадался, что она темпераментная женщина.
– Какая вы замечательная, – проговорил он. – Какие у вас волосы, руки, ноги, не подумайте, что я вас соблазняю, но вам приятно, что моя рука как бы случайно очутилась на вашей коленке?
– Вы соблазнитель, – проговорила кокетливо она. – Но я никогда не встречала такого красивого парня. Человек не знает себе цены сам, цену ему назначают другие.
– Они или преуменьшают, или преувеличивают ее, все зависит от их прихоти, – засмеялся Волгин.
Он обнял ее, и она ему ответила тем же…
– Почему в сумерках все кажется таким естественным? – спросил он, когда собирался уходить, а она все еще лежала в постели и с грустью смотрела на отсвет горевшей ночной лампы в зеркале.
– Потому что в сумерках не хочется врать, – сказала она и грустно засмеялась. – Это так! Смотри, моя
дочурка скоро прискачет.– Я бы хотел ее увидеть.
– Я не хочу, чтобы ты ее увидел. Так надо. Лучше об этом не говорить. Хотя все знают все. Оставь, пожалуйста, свое эссе, я отдам Твардовскому. Он напечатает.
– Не надо, – сказал Волгин. – Я сам отнесу, зачем утруждать вас. А вы при случае скажите. Если будет время. Труд становится искусством, когда принадлежит людям. Будь хоть семи пядей во лбу, но если ты своими мыслями не поделишься с человечеством – грош тебе цена. Мысли, они, как птицы, которые сидят на гнездах, и мы не видим, когда они сидят, но видим, когда они летают. А жизнь их – когда они сидят на гнездах.
– Вас интересно слушать, – засмеялась она. – Откуда такие сравнения: искусство и птицы?
– Но это же так, для меня мысль во мне, она будоражит, волнует, тревожит, а вот когда она улетит, предположим, через печать, и ты от нее освободился, ее видят люди, как птиц в полете. То же самое.
– Вы слишком умно мыслите, вам будет тяжело. Не говорите нигде, что мы с вами встречаемся, – попросила она умоляющим голосом. – Вам сядут на хвост. Машина отвезет. Осторожно. Счастливо.
VII
Лена заметила перемену в Волгине и сразу определила, откуда ветер дует: Фурцева! Она не верила и всем своим существом чувствовала, что это так. Она написала Волгину письмо, просила поклясться, что у них прежние отношения. Но Волгин не ответил, к тому же он клятв боялся, как огня. Лена написала второе письмо, в котором писала о своей любви, данной ей свыше. Волгин молчал. В третьем письме Лена намеками объяснила, что «теперь наверняка знает причину его молчания, ибо после одного случая, после одной встречи со старой женщиной, именно после того случая, а не после какого иного, он переменил отношение к ней».
Волгин и на это письмо не ответил, но позвонил ей.
– Знай, что самые опасные женщины на всем земном шаре – старые женщины. Я хочу, чтобы ты знал, у них нет сердца. Дедушка того же мнения, а уж он знает. Сам старый.
Волгин молчал, догадываясь, о ком говорит Лена и в чей огород бросает камни, понимал бессмысленность каких-либо возражений. Лена продолжала его преследовать. Она узнала телефон на вахте и, заведя знакомство с вахтером, теперь могла позвонить Волгину в любое время дня и ночи. Наконец вскоре она сама заявилась к нему. Плача и смеясь, она упрекала за молчание и требовала рассказать о его связи с одной старой женщиной.
– Я не могу понять, что ты имеешь в виду, – равнодушно отвечал Волгин.
– Знаешь, не валяй дурака, Вова. Тебе же будет плохо, мне стоит только сказать дедушке, и все. Наша любовь закончится.
– Как может закончиться то, что не начиналось, Лена, не противоречь самой себе. Начало имеет конец…
– Ой, врешь, ты любил меня, – засмеялась она. – А вот я брошу тебя. Что ты будешь делать со своей старой каргой Фурцевой? Ой! – воскликнула она и зажала свой рот ладошкой. – Ой, проговорилась! Но раз уж проговорилась, то знай, я тебя подозреваю в связях с этой самой плохой женщиной на всем свете. Дедушка ее больше никогда не пригласит к нам.