Железная хватка графа Соколова

Соколов широко улыбался. Сахаров стал нервно расхаживать туда-сюда. Вдруг подскочил к Барсукову, грозно выпячивая глаза, должно быть, в двадцатый раз спросил:

— Отвечай: подлинное имя, место и год рождения?

Барсуков бессмысленно таращил глаза и что-то мычал — не разобрать. Жираф закончил кормежку, краем простыни вытер преступнику рот, поправил одеяло. Сахарову окончательно изменила выдержка. Он крикнул:

— Ты у меня заговоришь, да поздно будет!..

Признайся, на кого работал? — Схватил со стола бутылку шартреза, которую Соколов приказал поставить для пациента, налил полстакана, махом выпил. Малость остыв, спокойней продолжил: — Барсуков, пойми: мы тебя как германского шпиона отдадим под военный суд. Приговор? Твою веревку уже палач намыливает. Но выход пока есть: мы предлагаем сотрудничество. И жизнь оставим, и...

Роскошный ужин

Сахаров вдруг повернулся к Соколову:

— Слепок привез? Четкий он?

— Как портрет государя на золотых монетах, что ты мне проиграл!

Соколов осторожно вынул из пакета слепок, подошел к лежащему Барсукову и стал его прилаживать к все еще сохранявшему четкие следы укусу. Преступник не шелохнулся, только подозрительно скосил вниз глаза. Жираф вытянул шею. Сахаров, полный любопытства, присел на корточки.

— Есть, точно совпадает! — Соколов широко улыбнулся.

— Теперь-то, подозреваемый, вы признаетесь? — зло проговорил Сахаров.

Барсуков изобразил на лице очередной приступ идиотизма и начал кряхтеть:

— Аа-аа!

Жираф извиняющимся тоном весело проговорил:

— Извиняйте, мы покушали, теперь желаем на горшочек, то бишь на парашку — какать!

Соколов рассмеялся и вышел. Сахаров сжал кулаки:

— Этот тип издевается над нами! Его болезнь — как на бабу залезть. Ты ему еще никого не пригласил? На ужин припас ананасы в шампанском?

— Нет, четыре фунта малосольной семги и полфунта паюсной икорки с горячими калачами и сливочным маслом, — серьезным тоном сказал Соколов.

Сахаров изумленно выкатил глаза:

— Это... правда?

— Конечно! Дело потребует, я и баб ему в камеру предоставлю. Ты, Женюля, замечательный сыщик, но почему-то влюблен в мертвячину — в инструкции и параграфы, которые на Руси испокон веку дураки любят сочинять. А каждый человек, как и подследственный, требует отношения деликатного и вдохновенного. Завтра убийца и шпион расколется до...

В этот момент где-то страшно ухнуло, задребезжали стекла, завыли собаки. Из палаты раздался громкий хохот. Сыщики открыли дверь: дико выпячивая глаза, сидя орлом над парашей, Барсуков смеялся. Вдруг он замолк, скосил рот, и его лицо вновь приняло идиотское выражение.

Вскоре стало известно: взрыв произошел на химической фабрике Барсукова, взлетел в небо его обширный кабинет. Двое жандармов, проводивших обыск, мастер фабрики и старший лаборант погибли, Рогожин контужен и отправлен в больницу. Кабинет, как выяснилось, был заминирован.

Мудрый план

На другое утро хоронили Соньку. Соколов не отходил от сухонькой женщины лет сорока, лицом и особенно глазами удивительно схожей с покойной. Это была ее мать. Народу собралось много. Соньку любили за ее веселость и доброту. Соколов сказал над гробом несколько слов — люди плакали.

С кладбища Соколов отправился к Рогожину. Там уже сидел нахмуренный Сахаров. Едва гений сыска поприветствовал товарищей, как без доклада в кабинет ввалился Жираф.

— Пациент заговорил? — спросил Соколов.

— Так точно! Барсуков — мужик здоровый, наголодался он, пока в лежку лежал. Увидал — семга нежная, малосольная, с калачами все четыре фунта сожрал, подлец, ничего не оставил. И полфунта икры раздавил. Прошло несколько времени, мычать начал, — все, как вы, Аполлинарий Николаевич, предупреждали: его жажда стала терзать. Я ему ласково говорю: «Утешь меня, братец, скажи: желаю-де попить! Тут же налью: хочешь крюшону, хочешь крепкого чая с халвой, хочешь винца. Ну?» Терпел, паразит, долго, крутился, словно его кто изнутри грызет, язык аж стал высовывать — весь распух. Ну, думаю, капут, сейчас запоет! И точно, как заорет: «Дай пить, пить, пить!»

— Дал?

— Обязательно! Нацедил в кружечку сладкого шартреза — донышко прикрыл, и дал — одним махом осушил. Так что наш фрукт вполне созрел.

— Молодец! — Соколов обнял Жирафа. — Как и обещал, представлю тебя к медали.

Таинственный Ульянов

Допрос бесплодно длился почти до двух часов ночи.

Барсуков оказался трудным орешком. Он шипел:

— Все равно в петлю меня засунете. Буду молчать.

Жираф заботливо то и дело приносил крепкий горячий час с печеньем и ватрушками.

Соколов, казалось, использовал все разумные доводы — убийца сокрушенно качал головой и твердил:

— Все едино погибать! Ничего не скажу.

Тогда Соколов наклонился к его уху и что-то произнес.

Барсуков оторопело воззрился на собеседника:

— Ну, если так... Не обманете? Эй, писарь, царапай. Все доложу — жить хочется.

Соколов одобрил его:

— Молодец! А слово мое твердое. На, винца выпей, — и подлил из бутылки.

* * *

В гостинице Соколов разбудил Сахарова:

— Нынче же утром едем в Петербург. Сведения у нас важнейшие, — потряс красной папкой из крокодиловой кожи, где лежал протокол допроса. — Настоящая фамилия Барсукова — Штакельберг. Родился и закончил гимназию в Берлине. Понятно — родной язык немецкий. Затем перебрался в Россию. Окончил химическое отделение петербургского университета. Четыре года назад стал сотрудничать с террористами. Под чужой фамилией организовал в Саратове химическую фабрику. Барсуков назвал тех, кто ему заказывал взрывчатку. Игнатий Бренер, фотограф, родственник Барсукова, за деньги хранил взрывчатку и помогал ее реализовывать. О нашем приезде Асланов, он же Тищенко, загодя уведомил Барсукова. Тот, боясь разоблачения, уходя из кабинета, стал его минировать. Если бы мы полезли туда без ведома хозяина, нас разнесло бы на клочки. Что, впрочем, и случилось с двумя жандармами. Тищенко-Шахматист, предупрежденный видимо, тем же источником, имел задание от партии уничтожить меня, а получится — и тебя, Евгений, прихватить.

Сахаров изумился:

— Но как тебе удалось вытащить из Барсукова-Штакельберга столь важные сведения?

Соколов невозмутимо отвечал:

— Я обещал... освободить его.

— Тактический ход? — улыбнулся Сахаров.

— Нет, я на самом деле освобожу этого гнусного Штакельберга! Не дай я обещания, он ничего не рассказал бы.

— Все дознаватели обещают кисельные реки, но никто никогда обещаний не выполняет.

Соколов твердо произнес:

— Нет, я лгать не буду! Сказал — освобожу, так и сделаю. Даже если тюрьму штурмом брать придется.