Железный лев

И тишина.

Никто, разумеется, Коле отвечать не стал. Из-за чего мужчина даже начал озираться, пытаясь понять, к кому тот обращался, и кто такой этот Лёва.

— Все хорошо? — повторил этот подросток на французском, глядя ему прямо в глаза.

— Ты меня спрашиваешь? — чуть переспросил мужчина, вздрогнув от совершенно непривычного голоса.

Подростки переглянулись.

Отвечать по-русски на вопросы, заданные на французском языке, считалось дурным тоном в их среде. Во всяком случае, их так учили. Не так. Нет. Вбивали. Вместе с манерами и умением вести себя в приличном обществе. Посему это выглядело странно. И Коля, перейдя на русский язык, с еще большей обеспокоенностью произнес:

— Мы разговаривали, и ты, оборвавшись на полуслове, откинулся на спинку, закрыв глаза. Потом тебя выгнуло дугой. Ты заскрежетал зубами и затих. Мы даже подумали, что тебя удар хватил.

— Какой еще удар? — все еще ничего не понимая переспросил мужчина, отмечая странный выговор… даже акцент. Словно бы для Коли русский язык не родной[2].

— Как какой? Апоплексический[3]. Я слышал, что он так и разбивает, внезапно. Но, когда ты громко засопел, мы успокоились. Сейчас же очнулся и взгляд такой… словно сам не свой.

— Глядел на нас так, словно тебе что-то привиделось страшное, — добавила Машенька.

— Привиделось… привиделось. — покивал мужчина, ухватившись за эту крайне удачную соломинку.

— Расскажи. Нам очень интересно. — спросил Дима, переходя на французский.

Мужчина вновь отлично понял, что его спросили.

И уже хотел было ответить на русском, но его кольнуло ощущение неправильности момента. А откуда-то из глубин память всплыла, и сама собой выпорхнула изо рта подходящая фраза на французском, к удовлетворению окружающих.

Они выдохнули с некоторым облегчением.

Завязалась беседа.

В которой мужчина старался больше молчать, позволяя этим подросткам трещать без умолку. Сам же он с трудом сдерживал ужас от накатывающих на него воспоминаний. Чьих-то чужих… и даже чужеродных. В центре которых было понимание того, что он теперь Лев Николаевич Толстой. Да-да. Тот самый. Только молоденький совсем. Не Лев, но Львенок. А на дворе стоял декабрь 1841 года, и они подъезжали к Казани, в которой проживала семья их новых опекунов…

Все это казалось горячечным бредом.

Ведь еще несколько минут назад он выносил на своем плече невезучую девушку-лаборантку из здания секретной лаборатории. А теперь…

А что теперь?

Он просто лежит без сознания, и поврежденный мозг развлекает его бредом?

Или нет?

Слишком уж все вокруг выглядело натурально и целостно. А так не бывает. Вон — и картинка, и звук, и ощущения… даже мочевой пузырь малость поддавливал. Сон или галлюцинации не могут иметь ТАКОЙ детализации.

— Критическая вероятность сигма-сдвига с массовым распадом альфа-связей. –произнес он максимально ровным тоном.

— Что? — переспросил, нахмурившись Коля, выражая общее мнение.

— Эти странные слова во сне прозвучали. Чтобы это значило?

— Отец Василий сказывал, что бесы по-всякому во сне умы смущают, — произнес Сережа. Остальные же его вполне поддержали, дескать, чего там только не бывает — во сне-то. И не стоит этому верить, да и греховно сие. Впрочем, очень скоро они переключились на сонники вроде популярного в среде мещан за авторством Мартына Задеки и трактовки, которые встречались уже там.

Лев Николаевич же помалкивал.

Провел маленькую провокацию и наблюдал. Но никто не отреагировал нужным образом, вполне искренне продемонстрировав непонимание. Кроме болонки, которая как-то слишком резко на него повернулась и очень странно посмотрела. Впрочем, она и раньше отличалась выразительностью. Хотя на какие-то секунды мужчину и посетила мысль о том, что в эту собачку вселилось сознание той бедной лаборантки…

[1] У Николая Ильича Толстого (отца Льва Николаевича) и Марии Николаевны Волконской было пятеро детей: Николай, Сергей, Лев, Дмитрий и Мария.

[2] Это вполне нормальное и естественное наблюдение, так как во многих аристократических семьях России XIX века дети могли начинать говорить на французском или немецком языке раньше, чем выучивали русский. Используя русский как второй… вспомогательный язык. По этой причине акцент не был чем-то удивительным для представителей русской аристократии тех лет, скорее наоборот — нормой.

[3] Апоплексический удар — это устаревшее название инсульта.

Часть 1

Глава 1 // Ночь и бал

Добро пожаловать в Убежище! Где будущее начинается… заново!

Откуда-то с просторов Fallout

Глава 1

1842, март, 28. Казань

Полночь.

На улице стояла непроглядная мгла из-за облаков. Однако в двухэтажном каменном особняке горели во множестве свечи, наполняя его тревожным желтым светом, в чем-то даже болезненным.

Лев Николаевич стоял у окна и с напускным равнодушием «грел уши», стараясь не упустить ничего важного. Разместившись для этого самым удачным образом.

В комнате по левую руку от него играли в штосс[1] «по маленькой», время от времени взрываясь бурными и эмоциональными возгласами. В которых порой проскакивала очень важная, хоть и фрагментированная информация. А по правую — просто болтали, вальяжно выпивая и слушая гитарные переборы. То есть, мыли косточки разным личностям, порою с весьма пикантными подробностями.

Пелагея Ильинична[2] умела и любила устраивать приемы, держа в своих руках ключевой салон[3] Казани, вокруг которого «клубился» местный свет. Чем ее племянник и пользовался самым беззастенчивым образом. Впрочем, сегодня что-то пошло не так…

— Лёва, мальчик мой, что вы там стоите? Идите к нам. — произнесла тетушка, вырывая мужчину из этого медитативного состояния «большого уха». Отчего он едва заметно улыбнулся, с трудом сдержав раздражение.

Он ведь собирался слушать, а не участвовать.

Впрочем, игнорировать эту жизнерадостную, и в чем-то даже легкомысленную особу он не собирался, во всяком случае пока. Даже несмотря на ее совсем неуместную активность, в рамках которой она пыталась пристроить «своих милых мальчиков» к влиятельным замужним дамам «под крылышко».