Желтая Мэри
Шрифт:
20 Мазня обретает смысл
Сегодня я выдыхаю всю ту желтую Мэри, которую мы с Габриэлем выпили накануне. Мы отмечали успех нашей первой выставки. Я пил очень, очень много и все не мог понять по какой причине я делаю это. То ли я безумно радуюсь своему успеху, то ли я схожу с ума от того, что “это” может иметь ТАКОЙ успех. Испорченные полотна. Огромные куски бумаги, испачканные в краске. Боже мой! Можно просто купить литровые банки акрила в строительном магазине и со всего размаху разбрызгать их содержимое на кусок бумаги, а впрочем, на любую поверхность и выставить это в Эйрмайле. И ЭТО будет иметь обворожительный успех. Думаю, как то так мы и поступим в следующий раз. Когда нас всех поместят в банки и наденут очки виртуальной реальности не нужно будет даже ехать в магазин. Цвет чего угодно можно будет поменять лишь усилием мысли, при условии, что мозг не атрофируется
Казалось, что лимон как одна, я бы даже сказал, основная составляющая напитка, должна была нивелировать действие другой, проводить своего рода профилактику икоты, но это было вовсе не так. Весь пол в прихожей был заблеван желтой липкой субстанцией, даже на подушке я обнаружил с утра желтое пятно, которое явно образовалось в результате того, что Желтая Мэри несколько раз за ночь искала выход из моего организма. Это было похоже на солнышко, которое когда-то нарисовала моя мама акварелью на листе бумаги в клетку. Я ощутил сильный голод и был крайне удивлен тем, что сзади меня лежал Габриэль, нежно положив свою правую руку мне на бедро как обычно делал я в те времена, когда засыпал в одной кровати со своей женой. Я нащупал руками свои трусы - они были на месте, кроме того на мне были надеты джинсы, которые я скорее всего был не в состоянии снять, приехав ночью домой. Это меня успокоило, но все же ощущать мужскую руку у себя на заднице было неприятно и я аккуратно ее убрал и перевернулся на спину, посмотрев на Габриэля, который точно так же бессознательно лежал на подушке с засохшим желтым пятном у раскрытого рта. Через несколько секунд, я понял, что лежать в одной кровати с мужиком я тоже не могу. Вскочив с кровати, я вышел в коридор и почувствовал ногами всю прелесть вчерашнего вечера.
Практически час я, склонившись с тряпкой над грязным линолеумом, чистил его от вчерашнего веселья, с трудом сдерживаясь, чтобы не добавить новый слой. Когда проснулся Габриэль пол в коридоре был чист, хотя пикантная смесь из запахов блевотины и цитруса все еще стояла в воздухе. Я тщетно пытался налить воды в кофеварку и приготовить бодрящий напиток, как раз в тот момент, когда Габриэль появился в дверном проеме, пошатываясь и положив правую ладонь на лоб.
– Что это было?
– спросил он с закрытыми глазами.
– Это была твоя сраная Мэри… - не поворачивая ответил я. Мои руки сильно тряслись, поэтому большая часть воды оказалась на столе.
– извини, желтая...
– Ты действительно веришь, что кофе избавит тебя от головной боли?
Я повернулся и посмотрел на Габриэля. Было хорошо понятно, что он мучается от боли. Я произнес довольно грубо, что было неожиданно для меня самого:
– А я и не говорил, что у меня болит голова. Вот тебя она, кажется, прямо убивает.
– Габриэль никак не отреагировал, а я, осознав, что произнесенная мною фраза была больше похожа на упрек, попытался исправить свою ошибку и проговорил более сдержанно:
– Кажется у меня где-то есть обезболивающее.
– я оставил в покое кофеварку и прошел через кухню, чтобы найти таблетки для Габриэля. Когда я проходил мимо него, он внезапно схватил меня за плечи и глядя на меня со слезами, которые слегка увлажнили глаза, тихо произнес:
– Почему так больно?
– Это немного удивило меня и на какое-то время я просто застыл на месте, не понимая, что происходит. Габриэль опустил голову вниз, отпустил мои плечи после чего обнял меня, чем удивил меня еще больше.
– Почему так больно?
– повторил он. Я аккуратно обнял его в ответ и мне стало одновременно неловко и тепло. Эта страшная головная боль сделала из некогда уверенного в себе человека нечто похожее на обиженного ребенка и, прижав его к себе, я впервые почувствовал то, что мечтал почувствовать многие годы: любовь и трепет к собственному ребенку. Я расстался со своей первой женой именно по этой причине: она наотрез отказывалась заводить детей. Каждый раз, когда у нее случалась задержка, она устраивала мне скандал. Я терпел это, несмотря на то, что отсутствие желания иметь от меня детей у женщины, которую я любил, медленно убивало меня.
Я любил ее и не мог сказать что-то вроде “Нам нужно расстаться” или “Уходи”, поэтому я поступил так, как поступает существо абсолютно лишенное чувства собственного достоинства: я перестал по вечерам встречать ее с работы, я практически исключил общение с ней, я перестал вместе с ней есть и я перестал делить с ней одну кровать, закрываясь каждый вечер в небольшой комнате и выключая в ней свет. Наконец на третий или четвертый день моего жалкого протеста она сама сделала мне предложение:
– Мы расстаемся?
– И когда я ответил “...раз уж тебе больше нечего мне предложить”, что прозвучало максимально жалко, я услышал ее последнюю фразу, которую она напоследок швырнула мне, выходя из моей темной комнаты гордой походкой: “поступок достойный мужчины”. За ней последовали еще какие-то слова, которые для меня были не больше чем шум, смешивающийся со звуками, издаваемыми соседями и разношерстной публикой за окном: для нашего района это, в основном, были бродяги и алкоголики. В тот вечер я плакал потому, что понимал насколько я убог, однако делал это сквозь смех, точнее сказать легкую улыбку, которая была вызвана облегчением, наступившим после того как я услышал
Моя вторая жена разделяла мое желание иметь детей и жить как среднестатистическая счастливая семья. Мы много думали о том как сделать это максимально правильно, все время со страхом наблюдали за теми парадоксальными вещами, которые постоянно происходили вокруг нас: с одной стороны у вполне состоявшихся семей, чаще всего, к сожалению, случалось несчастье: детки рождались неполноценными или же им ставили страшные диагнозы вскоре после рождения, с другой: дети, зачатые по пьяне, случайно, от двух абсолютных отбросов, биомусора, непонятно ради чего поглощающего кислород, время и пространство, были абсолютно здоровыми. Они могли бы прожить долгую счастливую жизнь, но им суждено было оказаться в детдоме или на улице. Вторые умирали в первые недели, дни или даже часы своей жизни, первые же по прошествии пары десятков лет также спивались и занимались производством нового бесполезного организма на грязной картонке в алкоголической нирване, под властью проклятых инстинктов, точно также как и несколько десятков лет назад делали их родители.
Мы готовили наши организмы с максимальным трепетом, терпением и настойчивостью. Чего стоило отказаться от одного алкоголя или всей этой проклятой и дьявольски вкусной вредной пищи. В итоге у меня стали шалить сосуды, а попытки вылечить их временно отключили основной орган, ответственный за производство детей. Отключен он был, как потом оказалось, временно, но этого времени хватило для того, чтобы я остался в одиночестве во второй раз.
Я стоял, обнимая Габриэля и по моим щекам текли слезы. Я обнимал своего неродившегося сына. Мне жалко было больных детей и я вспомнил как много детей болеет и умирает прямо у меня под носом и как я хотел помочь каждому из них, но так и не смог расстаться ни с одной купюрой, да что там, даже монетой в пользу чьей то жизни. Сейчас, стоя в обнимку с Габриэлем, человеком, с которым мы напились этой ночью как свиньи и заблевали весь пол коридора, я дал самому себе клятву, что если я заработаю хотя бы какие-то деньги на своем лживом искусстве, я спасу, во всяком случае изо всех сил попытаюсь спасти хотя бы одну жизнь. А если так произойдет, то эта проклятая бессмысленная мазня обретет смысл и для меня тоже.
21 Влюбленные тинейджеры
День был безнадежно утрачен. Мы провели его как типичная парочка влюбленных тинейджеров: лежа на диване и просматривая разнообразные фильмы. Вместо конфет, мороженого и прочих сладостей у нас было несколько литров пива, которое мы принимали словно физраствор, разве что не через капельницу, и к вечеру мы снова почувствовали себя живыми организмами, после чего плавно отключились до следующего утра.
Утром мы закупили в строительном магазине дюжину литровых ведер с акрилом самых ярких и жизнерадостных цветов, которые только смогли отыскать. По сути это были цвета радуги с дополнительными оттенками голубого, красного, зеленого, фиолетового и оранжевого. Гениальное название нашей новой и не менее гениальной выставки пришло в наши гениальные головы одновременно: “Деление света”. Улыбка превратилась в смех, смех превратился в улыбку и так все время, пока мы выплескивали содержимое двенадцати ведер на двенадцать белоснежных листов, разбросанных на грязном полу заброшенного здания, которое находилось в двенадцати километрах от Эйрмайла. Как концептуально! Несмотря даже на то, что это и получилось абсолютно случайно. Нас окружали кучи мусора, со всех сторон воняло экскрементами, кое где я видел шприцы. Я подумал: “Для ТАКОГО ИСКУССТВА лучше места не найти”. И правда, столь гротескное помещение обладало нужной атмосферой для сотворения шедевров в том стиле, в котором, я уже практически привык работать. Кое-где лежали разнообразные детские игрушки: медведи и куклы, у некоторых из них не было одной, нескольких или даже всех конечностей, у некоторых отсутствовали глаза. Это меня натолкнуло на мысль, что, возможно, эти куклы были живыми существами. Такое место было идеальным для проведения магических ритуалов. Возможно введение стимулирующих сознание веществ внутривенно для кого то действительно является ритуалом. Если задуматься, то все в нашей жизни является неким ритуалом: с вечера мы заводим будильник, утром в определенное время просыпаемся и застилаем кровать. Едим, даже если нам не хочется, сидим на унитазе со спущенными штанами и маленьким дисплеем в правой руке даже если нам не хочется делать то, ради чего мы спустили штаны и сели на унитаз. Нас вполне устраивает то, что мы имеем возможность рассматривать картинки на небольшом дисплее, приняв вполне удобную позу. Все просто: мы привыкли к своим “ритуалам”.
Все же, чаще всего здесь собирались представители следующих слоев населения: первые - те, которым нравились мои произведения в виду их современности, вторые - эгсгибиционисты и онанисты, которые с легкостью пугали и прогоняли первых. И те и другие собирались здесь, зачастую, по вечерам, когда заканчивались уроки в школе, поэтому мы пребывали в полном творческом спокойствии. За час мы создали с Габриэлем по шесть произведений искусства, а это значило, что следующая выставка будет выставкой не одного молодого художника, а выставкой работ творческого коллектива. Что ж, Габриэль сделал меня знаменитым, пришло время отдать ему долг.