Жемчужница

Мальчик специально растягивал приём пищи, явно слишком боясь и волнуясь раскрытия своей… сущности, самого себя, своего дара и проклятья (и это вновь напоминало девушке её саму), а потому ни она, ни мужчина его не торопили, позволяя собираться с мыслями столько, столько потребуется. Алана поглаживала его по руке, запоздало понимая, что ребёнок прижимался к ней так, словно искал опоры и поддержки, словно она могла ему дать это, словно она была кем-то большим, чем просто… прохожей женщиной, словно она была ему семьёй (не думай, не думай, не думай о том, как ужасно тебе хочется, чтобы он хоть раз назвал тебя матерью), и вслушивалась в бормотание сонного океана, напевающего колыбельные своим дочерям.

Она настолько погрузилась в тягучее низкое пение господина, что даже умудрилась пропустить момент, когда Изу отложил миску в сторону и неуверенно посмотрел в сторону Тики, замершего в ожидании.

— Я… мне нужно кое-что рассказать тебе… п-папа, — прошептал он, оглядываясь по сторонам, и вдруг потянул мужчину за руку в сторону овражистого берега, где, видимо, никто не должен был заметить его магии.

Тики ласково улыбнулся ему, кивая:

— Конечно, малыш, — и послушно поднялся, следуя туда, куда его ведут.

Алана подскочила со своего места и, конечно, поспешно направилась за ними. Она должна была знать и видеть, что все в порядке и будет в порядке еще много времени, и что Тики спокойно примет все до конца и ни на секунду не отвернется от мальчика которым так дорожил.

Хотя на самом деле она и без того уверена, что он не отвернется. Просто так… так было… спокойнее.

Они снова пришли на пляж, где до этого сидели с Изу, и мальчик молча опустился на песок, как бы призывая своим действием устраиваться рядом и слушать.

Или — смотреть.

Потому что когда Тики все также послушно сел рядом с ним, на секунду наклонившись и мягко чмокнув его в висок, малек осторожно взял его руку в свои ладони и, зажмурившись, словно совершал полет с утеса и холодное море, сотворил большую фигурную снежинку.

Микк ошеломленно замер — совсем как каменное изваяние, даже взгляд у него был такой же пустой и бессмысленный, — тут же… тут же резко подхватил пискнувшего от испуга ребенка на руки и порывисто прижал к себе, почти насильно гладя по белокурой растрепанной головке и доверительно что-то нашептывая на ухо.

Изу обнял его за шею, прижался всем своим хрупким маленьким тельцем, словно ища заботы и успокоения, и замер так.

И Алане в секунду показалось, что с плеч ее свалился огромный камень, потому что Тики… он действительно был тем, кем она его считала. Тем, кто не отступается от своего и всегда держит слово. Тем, кто привязывается раз и навсегда.

На секунду ей до боли захотелось оказаться на месте Изу.

Но то была лишь секунда.

Тики восторженно улыбался, явно совершенно не обращая внимания на то, что владеть ледяной магией означало для человека лишь опасность и вечную погоню, и прижимал ребёнка к себе, нахваливая его и радуясь. Мальчик же стыдливо тупил взгляд и цеплялся за него словно утопающий, и Алана, наблюдая за ними, не решалась вмешиваться в эту идиллию, боясь нарушить своей подвешенностью, своей неуверенностью то счастье, что окутывало мужчину с Изу. Семейное счастье.

Она взглянула в сторону океана, прикрывая глаза и чувствуя себя такой… такой… лёгкой, такой воздушной и словно бы блаженной, что даже страшно было — потому что в груди плескались любовь и ласка, которыми хотелось одарить и Тики, и малька, но которые она боялась выливать из себя.

И вдруг её кто-то потянул на себя, насильно заставляя запутаться в комке тел, и Алана, заметив искрящиеся золотые глаза Микка, глупо рассмеялась, ощущая себя невероятно счастливой идиоткой.

Тики не считал ее кем-то другим, кем-то чужим и лишним, он тянул ее к себе, привязывал не привязывая, и совершенно точно выглядел так, словно решил для себя что-то сложное и важное.

Словно укрепился в чем-то.

Девушка поцеловала его в щеку — коротко и смущенно, вместе с тем отираясь бедром о его бедро и упоенно вздрагивая — чмокнула в висок улыбающегося и плачущего одновременно Изу, смотрящего на мужчину таким восторженными и благодарными глазами, что сердце просто грозило выскочить из груди.

Сколько же нес в себе этот ребенок? Сколького же боялся?

Тики сокрушенно покачал головой и вздохнул.

— И стоило ли это таких беспокойств, малыш? — только и спросил он в итоге. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Если ты забыл, — здесь мужчина подмигнул ему, — я напоминаю: я люблю тебя. А теперь, — он устроился поудобнее — так, чтобы быть одновременно и рядом с мальком, и рядом с самой Аланой, — по порядку, ладно?

И Изу поспешно закивал, крепко прижимаясь к его боку и начиная говорить. Он говорил и говорил — взахлеб, путаясь в словах и языках, улыбаясь и поминутно отирая рукавом слезы, как будто не знал, чем начать и закончить, что было неудивительно, потому как он был ребенком.

Он рассказывал про маму и папу, про северные племена, про холодное море… И про Линка. И повторный рассказ только накалил неприязнь к нему внутри Аланы, только заставил ее еще раз сказать себе, что просто так она не отступится, не стоит даже об этом думать.

Не теперь.

Вот только… только частота посещений Линком дома родителей Изу уж слишком ее насторожил.

Словно они были очень связаны друг с другом, хотя к сереброволосым русалкам редко кто осмеливался подходить. Могло ли случиться так, что Говард строил планы и на мать Изу, отчего та в итоге и сбежала? Может ли быть, что он надеялся использовать её в войне?

Алана нахмурилась, облизнувшись, и шепотом спросила, когда мальчик на некоторое время умолк, закончив свой рассказ:

— А как звали твою маму, малёк?..

Изу тут же поник, закусив губу, отчего Тики успокаивающе погладил его по голове и метнул настороженный, так и говорящий прекратить взгляд на девушку, и тихо, будто шуршащий песок, просипел:

— Тэвак…

И Алана поражённо замерла.

О, тогда всё становилось понятно. И почему Линк приходил к ним. И почему они так тщательно скрывались после побега. И даже почему иногда всполохи души Изу казались девушке отдалённо знакомыми.

Потому что Тэвак была младшей сестрой Говарда. И даже больше — Алана видела её один раз: тогда, когда Линк приплывал к ней свататься. Среброволосая русалка, больше похожая на сотканную из лунного света пену, прекрасная и великолепная, с длинными вьющимися волосами и тонкими грациозными ладонями.

— Ты… знала мою маму? — взволнованно вздохнул Изу, и Алана сглотнула, заторможено кивая.

Если мальчик был племянником Линка, то он был его рабом, рабом управителя провинции, который в скором времени обязательно объявится в Столице вместе с Марианом.

О океан.

Северные законы невероятно жестоки. Даже если Изу и был родной кровью Говарда, тот не сможет его пощадить за побег.

— Не… не очень хорошо, на самом деле, — призналась девушка, глубоко вдохнув и мягко погладив мальчика по щеке, — я видела ее всего раз, но она… она была очень красивой, — признала она негромко. — И наверняка — очень хорошей матерью.